После всяческих издевательств пристав дал пропуск. Вошла я в первый сарай, вижу – лежит груда обнаженных тел. Искала, искала но мужа не нашла. Во втором сарае тоже не нашла. Но в третьем – вижу – лежит мой муж с пробитой головой, одна пуля попала в грудь, четыре пули в боку. Рабочие и работницы «Прохоровки» помогли его похоронить. Выполняя его просьбу, мы похоронили его в красной рубахе.
Меня с фабрики выбросили на улицу. Деваться было некуда, и я уехала в деревню. Спустя некоторое время, не знаю от кого, получила 50 рублей денег, поехала в Москву и поступила к старому хозяину Прохорову. Хотя и с трудом, но меня приняли».
А поэтесса Тамара Башмакова посвятила пресненскому расстрелу короткое стихотворение:
Они погибли на рассвете.
Печальный день вставал в огне…
А незадолго перед этим
Дружинник говорил жене:
– Не позабудут наши песни,
И с ними в бой мы шли не зря!
Похорони меня на Пресне
В рубахе красной, как заря.
В Великую Отечественную Трехгорка сделалась одним из наиболее важных объектов для налета вражеской авиации. Один из современников описывал первый налет: «Были сброшены бомбы и на „Трехгорную мануфактуру“. На ее территории загорелись склады, оказались поврежденными некоторые сооружения. Но силы МПВО комбината быстро ликвидировали очаги поражения, и предприятие продолжило работать, выпускать продукцию для фронта».
Увы, этот налет был не единственным. И, к счастью, все они не причинили ощутимого урона.
С годами и десятилетиями история Прохоровской мануфактуры как бы помела свой характер. Ее дореволюционное прошлое все меньше было связано, собственно, с производством, и все больше – с рабочим движением. Поэт В. Семернин посвятил мануфактуре характерное стихотворение:
В тяжкие дни, рабочий,
Верный ищи ответ.
Трудное дело очень —
Правильный дать совет.
Стала родная Пресня
Доброю нам сестрой.
Выстрелом гулким треснул
Старый прогнивший строй.
Власти проклятой царской
Больше доверья нет!
Главное дело стачки —
Это создать Совет.
Павел Антакольский писал в стихотворении «Москва»:
Уже вырастали, плечисты и зорки,
С хорошею памятью, с яростным сердцем,
Наборщики Сытина, парни с «Трехгорки» —
На горе купцам и на страх самодержцам.
Что пело в тебе, и неслось, и боролось,
И гибло на снежном безлюдном просторе?
Как вырвался звонкий мальчишеский голос
Из гула столичных аудиторий?
Свинцовые вьюги тогда пролетали,
Свистя в баррикадах расстреллянной Пресни,
И слово с чужих языков – «пролетарий» —
Тебе обернулось не словом, а песней.
Борис же Пастернак писал в поэме «Девятьсот пятый год»:
В свете зарева
Наспех
У Прохорова на кухне
Двое бороды бреют.
Но делу бритьем не помочь.
Точно мыло под кистью,
Пожар
Наплывает и пухнет.
Как от искры,
Пылает
От имени Минова ночь.
Кстати, Трехгорка связана с известным и весьма своеобразным памятником революции 1905 – 1907 годов, открытым в 1981 году на площади Краснопресненской заставы, рядом со станцией метро «Улица 1905 года».
Он состоит из трех пятиметровых скульптурных групп из бронзы. Одна изображает убитого революционера и женщину, стоящую над ним, другая – дружинников со знаменем и третья – схватку девушки и юноши с конным жандармом. Постамент прямоугольный из гранита.
Так вот, фактическим поводом для третьей группы послужил поступок двух ткачих с «Трехгорной мануфактуры» – Марии Козыревой и Александры Быковой (Морозовой), якобы вдвоем и без оружия повернувшие назад отряд конных казаков.
