Сафар-наме, или Книга Странствий - страница 21
– И всё? – я подозрительно прищурился.
– Нет, – продолжила спасительница. – Тогда ты тоже встал и поклялся, что обучишь Илью всему, что знаешь сам.
– Та-а-ак, – досадливо протянул я. – А больше никаких клятв не было?
– Было, – охотно подтвердила девушка. – Потому что Илья предложил тебе стать с ним побратимами. Ты согласился, и мой дед тут же провёл обряд! Это было так здорово!
Я только сейчас обратил внимание, что моё правое запястье обмотано полоской из льняной ткани. Ммм! Смешать свою кровь со славянином, да ещё и с худородным. До чего я дошёл! Одна надежда, дома, в Эсфахане, об этом никогда не узнают. Засмеют так, что на улицу стыдно будет показаться! А Али ибн Масуд скорей всего вообще разорвёт узы нашей дружбы. Ибо для него честь превыше всего! Представив себе все возможные последствия в случае раскрытия моей новой тайны среди родственников и друзей, я громко застонал. Но что толку? Теперь, хоть во всё горло возопи к небесам, ничего не изменить. Братья даются родителями, а вот побратимов мы себе выбираем сами. Один раз и на всю жизнь! Ммм! Ахурамазда, всеблагой и премудрый! Зачем ты так жестоко посмеялся надо мной?
– Фархадушка! Не пей больше столько, ладно? – жалобно попросила девушка. – А то ты как лёг, так и заснул мертвецким сном. Уж я тебя будила, будила, а ты ни в какую.
– Хорошо, – печально согласился я с уговорами Снежки (слава богу, хоть имя вспомнил сам, без подсказки). – Попробую. А пока покажи мне, где можно умыться.
… Сразу после завтрака, я отправился на встречу с побратимом.
Тот возился на заднем подворье с рыжим жеребёнком. Подойдя поближе, я ужаснулся. Жеребёнок был чуть живой: весь ходуном ходит на слабеньких ножках, грива и хвост нечёсаные, сплошь в колтунах, круп покрыт струпьями.
– Во, – обрадованно загудел Илья, едва увидев меня. – Привет, Федя! Послушай-ка, какое дело! Выходим с отцом утречком за околицу, к целине направляемся, значит, деревья вчерашние, что я вырвал, на дрова пособирать. Глядь – мужик идёт из соседней деревни и вот этого жеребчика ведёт. И уж так мне коник понравился, что пристал я к тому мужику с расспросами: что да как. Он и отвечает, дескать, мол, веду продавать на ярмарку в Муром. И тут я понял: надо брать. Отец заартачился было, да я сумел уговорить его. Короче, столковались с мужиком за пять беличьих шкурок. Вот выхожу его, и станет он богатырским конём. Представляешь?
Я представлял. Этот жеребёнок годился только на корм волкам, что видимо прошлый хозяин и хотел устроить, да тут ему на пути Илья попался.
– Ты знаешь, Федя, я так рад, что мы побратались, – внезапно добавил Илья. – Я ведь все эти годы, один пока лежал, чего только не передумал. Кирьян, да Левко, мои ровесники, хоть и братья мне по матери, только заглянут раз в полмесяца и всё. Чего им с калекой делать? Я их не виню. А только так тошно иногда было на свет белый сквозь окошко глядеть. Без ног-то ни друзьями не обзавестись, ни за братьями с сёстрами не угнаться. Отец с матерью вечно в поле, да на иных работах. Ты не знаешь, что это такое после тридцати лет одиночества вдруг ноги обрести. Да в придачу и с тобой побрататься. Да я за тебя любую смерть приму, потому как ты не просто по-доброму ко мне отнёсся. Я ведь понимаю, каково это – князю со смердом поравняться. Ты не переживай, я не уроню твоей чести. А хочешь, так боле, кроме нашей деревни, никому не скажем, что мы побратимы! Хочешь?