Мужчина скривил губы в подобии ухмылки.
— Значит, ты не знаешь моего брата, раз так думаешь. Есть хочешь?
Я кивнула, облизнув потрескавшиеся от недостатка витаминов и отсутствия косметических средств губы.
— Садись, — он плюхнулся за столик, кивнул на стул напротив. Подвинул мне пакет с едой. — Разложи.
— Долго мы ещё здесь пробудем? — я достала контейнеры с мясом и овощами, открыла упаковку с хлебом.
— Посмотрим.
— Так долго на одном месте мы ещё не задерживались.
— Пока тихо всё. Видать, тебя и вправду уже не ищут, — уставился на меня испытующе. Ждёт реакции. Я уже не раз замечала, что ему интересны человеческие эмоции. Наверное, оттого что сам их не испытывает.
Но я уже научилась не показывать свои чувства. Жаль, я всё ещё их ощущаю…
— Что ж, это, наверное, хорошо.
— Но ты не испытываешь по этому поводу радости, ведь так? — не знаю, угадал он, или я пока плохо скрываю свои эмоции. Как бы там ни было, он прав.
— Не испытываю.
— Почему?
Я пожимаю плечами, попросту игнорируя его вопрос.
— Есть хочется, — ставлю на стол тарелки и приборы.
— Ты его любишь, — заключает он и принимается за еду.
— Я не знаю, — вру, потому что мне сложно признаться в этом даже себе. Мне вообще сложно что-либо объяснить.
— Как оно? Любить?
— Любить? — поднимаю на него потерянный взгляд. — Нууу… Это сложно пояснить словами. Это нужно чувствовать.
— Ясно.
— Ну ты ведь любил хоть кого-нибудь? Маму, отца, может? На худой конец собаку, кошку, хомячка. Хотя бы чувствовал привязанность?
Он поднимает на меня равнодушный взгляд.
— Нет.
— Совсем никого?
— Нет.
Как же всё сложно.
— Ну… Девочки тебе нравились в юности? Всем мальчишкам нравятся девочки.
Он поднимает на меня глаза, я смотрю в них и понимаю: он не был мальчишкой. С таким диагнозом не испытывают даже обычных детских радостей.
— Нет.
— А что ты любил: есть или одевать? Конфеты, может? Все дети любят конфеты.
— Мне было всё равно.
— Да… Это грустно, наверное. Ничего не чувствовать.
— Я чувствую гнев и злобу. Иногда возникает желание кого-то убить. Это же тоже чувства.
Я едва не давлюсь куском мяса, прокашливаюсь.
— Ну, вообще, да. Это тоже чувства. Только они больше животным подходят. Извини, — опускаю взгляд в свою тарелку, а он невозмутимо продолжает жевать свой стейк.
— Люди хуже животных. Это факт, который даже доказывать не нужно. Я не прав?
— Нет, ты во многом прав. Но помимо гнева и желания убивать люди чувствуют ещё много всего… К примеру, радость. Любовь. Огорчение. Желание поплакать или посмеяться. Одиночество, страх.
— А что хорошего в чувстве страха? Одиночество… Одиночество мне нравится. А радость и любовь – это для девок. Я же не девка.
Хмыкаю. Здоровенный нерусский бугай с акцентом, с бородой и шрамом, рассекающим лоб и весь левый висок. Совсем на девку не похож.
— Что?
— Ты ошибаешься, если думаешь, что любить могут только женщины. Мужчины тоже любят. И иногда даже сильнее, чем женщины. А страх, он не из приятных чувств, да. Но все вместе эти эмоции и делают нас людьми. Делают нас живыми, понимаешь?
Он не понимает. Он пытается, я вижу. Но не понимает, потому что никогда этого не чувствовал.
— Животные тоже боятся. Все боятся. Кроме меня, — доедает последний кусок стейка и откидывается на спинку стула.
— Да. Кроме тебя, — соглашаюсь. — Но ведь и у тебя есть чувство самосохранения. Это уже хорошо, — не знаю, кого пытаюсь этим обмануть: его или себя?
