Когда я спросил у Романа с чего тот взял, что потерпевший был замешан в краже-он ничего толком не смог ответить, а лишь произнёс:
– Ну что же… Сажайте всех троих… заодно и срока побольше… -ни Сергей, ни Роман не отрицали того факта, что заявили мне о признании потерпевшего.
Немного подумав, судья-женщина лет 30—35 спросила у меня, что я чувствовал, когда узнал из уст Романа о признании потерпевшего. Разумеется это был вопрос на засыпку-я сразу же понял и растерялся, не зная как и ответить на него. А та победно и с ехидной ухмылкой смотрела на меня, прекрасно зная, что как бы я не ответил-трактовка будет не в мою пользу.
– Облегчение… -выдохнул я то, что первое пришло мне в голову.
Я попросил отметить слова Романа в протоколе судебного заседания, однако их конечно же там не оказалось. Человек, которого я позвал на помощь, отрицал этот факт и заявил, что вышел покурить в подъезд, когда обнаружил ещё живого потрепевшего. Выяснилось, что пропали какие-то деньги (хотя были-ли они вообще-тоже было неясно) и ещё кое-какие незначительные мелочи, а так как я явился в парикмахерскую с шапкой потерпевшего, которую подобрал автоматически ничего не соображая, находясь в шоковом состоянии-то на меня благополучно повесили ещё и кражу.
Я уверен в том, что если бы Третьякова Олега более подробно и тщательно расспросили в процессе расследования, то он мог рассказать много интересно и противоречивого тому, что показали мои друзья-одноклассники. Однако никого это уже не волновало.
Припёрлась жена потерпевшего, которая совместно с его матерью поведала о том, что тот относился к лику святых, однако умолчав при этом про унижения и побои, которые он наносил ей периодически в состоянии алкогольного опьянения, а так же о том, что хотела уйти от него. При этом она имела наглость заявить следствию и суду, что состояла со мной в периодических интимных отношениях. Зачем это было рассказывать и какое отношение это имело к делу-до меня до сих пор неясно.
Я не отрицал этого факта, однако заметил, что имел с ней связь один-единственный раз и отказал ей и её 4-летней дочери в совместном проживании.
– Вполне очевидно, что ты позарилась на мою комнату.-сделал я соответсвующий вывод и дал ей хорошую оплеуху-мать потерпевшего тут же набросилась на неё, проклиная и заявив, что выгонит на улицу. Та как нашкодившая кошка поспешила ретироваться.
Вместе с ней пришла и её подруга, за которой я ухаживал и имел вполне естественные и серъёзные виды на свободе-она не отказывала мне, но и не соглашалась на мои недвусмысленные намёки и предложения. Дальше этого дело не заходило, хотя я и неоднократно помогал ей в некоторых довольно щекотливых вопросах и ситуациях. Но добро, как говорится, не помнится-чего стоит уже оказанная услуга?..Конвой обомлел, когда узнал, кто она мне такая. Выступать на суде она не стала, оставались лишь её показания на следствии, в которых она характеризовала меня так: Был подвержен юношескому максимализму-если любил, то любил; но если ненавидел-то мог убить.
На судебных прениях прокурор попросил дать мне 8 лет лишения свободы, строгого режима, обвинив в умышленном нанесении тяжёлых телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего по неосторожности и краже.
– Я рассчитывал, на признание подсудимого… -заявил он в конце своего выступления и посмотрел на меня, так же он упомянул, что я воспитывался и рос без отца, хотя к чему это было сказано-тоже непонятно. Можно было подумать, что это я виноват в том, что подлец-отец бросил нас с матерью на произвол судьбы на чужбине, в коммуналке с соседями, где только клопов не хватало для полного счастья…
