– Да. Представляешь, мне казалось, что я вижу сон и что этот сон о том периоде моей жизни, про который я забыла. Скажи-ка, Людовик, ты так много знаешь: правда ли то, что я уже жила до того, как появиться на свет?
– О! Бедное дитя! Ты своими красивыми пальчиками прикоснулась к самой великой тайне, которую пытаются познать люди на протяжении шести тысяч лет.
– Значит, ты ничего про это не знаешь? – грустно спросила Роза.
– Увы, нет! Но почему ты думаешь над этим вопросом, Розетта?
– Сейчас объясню: читая описание края, где жили Поль и Виржиния, этих огромных лесов, холодных водопадов, прозрачных ручьев, лазурного неба, я подумала, что в моей первой жизни, про которую я вспомнила только когда начала читать книгу «Поль и Виржиния», я уже жила в таком же краю, как они. И видела уже деревья с широкими листьями, фрукты, такие же огромные, как моя голова, золотое солнце, море небесного цвета. Однако же я, к примеру, никогда в жизни не видела моря. И все же, когда я закрываю глаза, мне кажется, что я лежу в гамаке Поля, что такая же черная женщина, как Доминго, качает меня и поет мне песню… О боже! Мне кажется, что вот-вот я вспомню слова этой песни. Постой, постой!..
Рождественская Роза закрыла глаза и сделала усилие, чтобы порыться в глубинах памяти.
Но Людовик с улыбкой пожал ее ладонь.
– Не утомляйся, милая сестричка, – сказал он. – Это бессмысленно. Ты ведь сама говоришь, что это – сон. И ты не сможешь вспомнить, дитя мое, о том, чего ты не видела и не слышала.
– Возможно, что это и сон, – грустно произнесла Рождественская Роза. – Но в любом случае, друг мой, я видела во сне очень красивую страну.
И она погрузилась в сладостную и глубокую задумчивость.
Людовик не стал мешать ей мечтать: в темноте ночи он увидел, как над его головой светилась ее улыбка.
Но потом ему показалось, что эта ее задумчивость слишком затянулась. И он спросил:
– Итак, бедное дитя, ты сказала, что Броканта очень тебя испугала?
– Да, – прошептала Роза, кивнув, хотя она и не расслышала полностью то, о чем только что спросил Людовик.
А тот прочел мысли девочки, словно раскрытую книгу.
Она мечтала о прекрасной стране в тропиках.
– Броканта дура, – снова произнес Людовик. – И я эту дуру отругаю лично.
– Вы? – удивленно спросила Рождественская Роза.
– Или попрошу об этом Сальватора, – снова произнес молодой человек, слегка смутившись. – Ведь Сальватор может говорить в вашем доме все, что хочет, не так ли?
Этот вопрос окончательно вывел девочку из задумчивости.
– Да, он волен говорить все, что угодно, друг мой, – сказала она. – Он у нас в доме царь и бог. Все, что мы имеем, принадлежит ему.
– Все?
– Да, все. Вещи и люди.
– Надеюсь, Рождественская Роза, вы не входите в число этих вещей и людей? – спросил Людовик.
– Простите меня, друг мой, – ответила девочка.
– Как! – со смехом произнес Людовик. – И ты принадлежишь Сальватору, моя маленькая Роза?
– Конечно.
– В каком же качестве?
– Разве мы не принадлежим людям, которых мы любим?
– Вы любите Сальватора?
– Больше, чем всех других.
– Вы!.. – вскричал Людовик с удивлением, которое выразилось вздохом.
Потому что слово любить, слетевшее с губ девушки и относившееся к другому, больно ранило сердце Людовика.
– Значит, вы любите Сальватора больше всех на свете? – повторил он, видя, что Рождественская Роза не отвечает.
– Больше, чем всех других! – повторила девочка.
– Роза! – грустно произнес Людовик.
