– Это уж точно: дело еще хуже, чем я предполагал.
И в этот момент он с горечью подумал о том, что джунгли Америки с пумами, ягуарами, гремучими змеями были в сотню раз менее опасными, чем этот фантастический лес, в котором он сейчас находился.
Но что же он мог сделать? За неимением лучшего он посмотрел на часы.
Но ему не представилось счастье узнать, который был час: его часы, которые он из-за хлопот накануне забыл завести, остановились.
Наконец он взглянул на бумагу, перо и чернила. Машинально сев на стул, он облокотился на стол.
Это вовсе не значило, что господин Жакаль решил написать завещание. Нет. Ему не было дела до того, умрет ли он, оставив завещание или без него! Просто у него дрожали ноги.
Сев, вместо того, чтобы взяться за перо и написать что-нибудь на бумаге, он уронил голову на руки.
Так он просидел четверть часа. Уйдя в свои мысли и полностью безразличный к тому, что происходит вокруг.
Из раздумий его вывело легкое пожатие опустившейся на плечо руки.
Он вздрогнул, поднял голову и увидел, что снова оказался посреди круга людей.
Но теперь их лица были более мрачными, взгляды более пылающими.
– Ну, что? – спросил господина Жакаля человек, который тронул его за плечо.
– Что вам от меня нужно? – спросил начальник полиции.
– Так вы намерены составить завещание или нет?
– Но мне нужно время на его написание.
Незнакомец вынул часы. Поскольку он был менее озабочен, чем господин Жакаль, он часы накануне завел, и они ходили.
– Сейчас три часа десять минут, – сказал он. – У вас есть время до половины четвертого. Целых двадцать минут. Если, конечно, вы не предпочитаете покончить с этим немедленно, чтобы не заставлять нас ждать.
– Нет-нет! – воскликнул господин Жакаль, подумав, что за двадцать минут многое может произойти. – Я должен в этом последнем в моей жизни документе написать очень важные вещи. Настолько важные, что сомневаюсь, что мне хватит этих двадцати минут.
– И все же их вам должно хватить. У вас нет ни секунды больше, – сказал человек и положил часы на стол перед господином Жакалем.
Затем он отошел и занял место в кружке.
Господин Жакаль взглянул на часы: одна из отведенных ему двадцати минут уже прошла. Ему показалось, что часы спешат, что стрелка их перемещается слишком быстро и он видит ее ход.
Лицо его помрачнело.
– Ну, что же вы ничего не пишете? – спросил хозяин часов.
– Пишу, пишу, – ответил господин Жакаль.
И, конвульсивно схватившись за перо, он начал писать.
Понимал ли он, что пишет? Этого мы сказать не можем, поскольку кровь его начала подниматься к голове. Он почувствовал, как она давит на виски, словно ему грозит апоплексический удар. А ноги, напротив, стали остывать с ужасающей быстротой.
Кроме этого, ни один вздох не вырывался из груди стоявших вокруг него людей, ни единый шорох не срывался с ветвей деревьев, не шелохнулась ни единая птичка, ни единое насекомое, ни единая травинка.
Слышен был только скрип пера да иногда звук рвущейся бумаги, поскольку рука, которая держала перо, вела себя нервно, дрожала и дергалась.
Господин Жакаль, словно желая передохнуть, поднял голову и посмотрел, а вернее, попытался было посмотреть вокруг. Но тут же снова опустил взгляд на бумагу, ужаснувшись глухой решимости, которая была написана на лицах тех, кто его окружал.
Но писать господин Жакаль прекратил.
Хозяин часов подошел к нему и сказал:
– Заканчивайте, мсье: двадцать минут уже истекли.
