Салюки, Затерявшийся В Бордовом - страница 11

В 1971-м я с трудом пробирался сквозь дебри моей эмоциональной жизни, как сомнамбула. Я справлялся со своей неискоренимой тревожностью, игнорируя практически все взаимодействия с людьми, за исключением самых необременительных. Кэтрин Манчини происходила из итальянской семьи и жила со своей семьей в нескольких километрах от университета SIU. Она была симпатичной в провинциальном понимании этого слова, с милой манерой разговора, в котором смешались диалекты юга и среднего запада.

Мне нравилось, как она произносила слово «преекрати». Она часто говорила мне «преекрати». Но Кэтрин сильно отличалась от других девушек, с которыми я встречался в университете. В ее характере прекрасно сочетались эмпатия и уверенность в себе, которые могли бы пробудить меня и вытащить из эмоциональной спячки, если бы я только позволил ей это сделать.

Я уже почти ничего не помнил о годах, проведенных в университете, так же, как и о скучных десятилетиях после него. Обильные дозы водки и таблеток затмили или же покрыли кляксами большую часть воспоминаний. Но я действительно помнил, что Кэтрин пыталась вывести меня из тумана, а я слишком часто игнорировал ее попытки. И когда мы наконец расстались, я даже не расстроился. Я уже был по уши влюблен в Тамми, поэтому предал забвению все воспоминания о Кэтрин, которая подходила мне гораздо больше, спрятав их в пакет «Крогер» и запихнув под кровать.

А сейчас, со шваброй в руке, я сидел на коленях возле кровати и рассматривал фото хорошенькой юной девушки, которую не видел почти сорок лет.

В этом пакете хранилась вся история моей жизни, сжатая до нескольких фраз:

Возможности, что открывались для меня. Возможности, напугавшие меня. Возможности, от которых я отказался.

Я подумал о моей работе в «Тестинг Анлимитед», всех этих к-р-о-т и -к-о-т, о Бобе с его фильтрами для воды, Тамми с ее домом, и о самом себе, который так и не освоил ни алгебру, ни радиовещание, ни что-либо еще.

Я смотрел на фото этой стройной девушки с чистым взглядом на студенческом билете и думал о том, как я выгляжу сейчас. Я потрогал лицо и ощутил, как пульсируют нервы под чрезвычайно тонкой кожей. Мускулы обвивались вокруг нервов пока не сжались в тонкие, натянутые от напряжения шнуры по обе стороны челюсти, как струны на скрипке. Эти струны были так сильно натянуты, что моя шея согнулась под тяжестью этого напряжения. Эта нервная энергия высосала все соки из моих щек, превратив их в пустые провалы, прочертила глубокие, как разрезы, морщины от крыльев носа, и нарисовала темные круги под глазами, от чего морщины вокруг них стали выглядеть как зубчатые шрамы.

Боже, жаль, что я не могу начать всё с начала!

Рука, которой я ощупывал лицо, безвольно повисла, упав на пузырек с таблетками.

Я взял две таблетки и запил их большим глотком водки, завел часы и уставился на лицо Кэтрин. Вскоре моя голова наполнилась голосами, несущими какую-то тарабарщину, и звуками льющейся воды и падающих из протекающих кранов капель. Я ощутил внезапное ускорение...

...И обнаружил, что сижу в поезде, прислонившись головой к оконному стеклу. Солнечный свет, отражаясь от стекол небоскребов, проникал в окно поезда и преломлялся в глубине моих глаз.

Что за черт?

Я находился в каком-то поезде, проезжая массивную черную колонну «Уиллис-Тауэр», ранее известную как «Сиэрс-Тауэр», что расположена в самом центре Чикаго. Поезд прогромыхал через стрелки, перейдя на другой путь и проехал над загруженными автомагистралями с извилистыми съездами, разбегающимися во всех направлениях. Вскоре я уже мог видеть мерцание воды в озере Мичиган.