Сама себе фея - страница 5

Подпрыгивая в камазе и болтая с водителем, Мария забыла напрочь о своих слезах и конце света, что маячил ещё каких-то двадцать минут назад. Это главная фишка Марусеньки – не застревать в печалях: было и прошло. Страшно было, как же ехать в замёрзшей Гранте…

Водитель камаза с улыбкой от уха до уха протёр стекло с двух сторон:

– Давай, я буду потихоньку ехать.

Стекло запотевало и замерзало все двадцать минут, что ехали. Маня окоченела, но не чувствовала этого, пока не доехали до мастерской. Посидела у Юры:

– Юр, ездить будет, прямо как раньше?

– Ну конечно, а ты как думала? – широкая улыбка, ласковые карие глаза. Парень занимался борьбой, заочно учился в институте и работал в мастерской.

– Юр, а когда забирать?..

– Мы её ещё и не разобрали, а ты уже… Надо ж просушить, потом я её всю промажу, чтоб коррозии не было, и она ещё сохнуть будет. Делов тут много, Марусь, так что не рассчитывай на быстро, минимум недели две-три. Главное, что она уже здесь, и мы будем её восстанавливать.

***

Мария много раз пожалела, что послушала соседа и написала письма с жалобами. Если местная прокуратура завернула дело по-быстрому, то написанное президенту письмо спустилось в левобережную администрацию и не давало там покоя, по-видимому, никому. В один прекрасный день приехала инспектор по делам несовершеннолетних с милиционером. А Саша в это день не пошёл на работу и напился.

Это был кошмар в голове и чувствах Маши. Сначала она хотела, чтобы муж подождал за двором с другой стороны, когда уйдут органы опеки, но Санечке не сиделось: он то прибегал – замёрз, то убегал – согрелся, и она поняла, что это плохая затея. Тогда Маша положила его в одной из комнат внизу и наказала, чтобы не шевелился.

Инспектор была приятная девушка, посмотрела всё от начала до конца и заглянула во все уголки. Каким-то чудом не пошла в ту самую комнату. На вопрос о муже Маша бессовестно соврала, что на работе. И вдруг открывается дверь и выходит царём её Саша в труселях! Маня возжелала моментально провалиться сквозь все слои Земли-матушки и сгореть в ядре планеты.

– А вы говорите, что на работе! А он прячется в комнате, – повернулся милиционер к женщине. Маша начала лепетать что-то про вернулся с работы, не заметила.

– А чего это прячусь? Я в своём доме! Где хочу, там и есть! – продекларировал, покачиваясь, полуголый Александр и демонстративно ушёл обратно в комнату, не забыв напоследок хлопнуть дверью.

Маша глубоко вздохнула и подняла глаза на женщину в погонах.

– Часто он пьёт?

– Нет.

– Понятно.

Ушли. Маня села и расплакалась. Много думалось матерным текстом. Оглянулась. В доме есть всё. Не было ещё туалета и ванной. Они только поставили пластиковые окна на первом этаже, сняли одеяла и всякие тряпки с расколотых окон, что были раньше, и сквозь которые уходило всё тепло. Саша начал сам ставить подоконники. На них у Маруси всегда было много цветов. Красивая тюль, на полах везде ковры, чтобы босым ножкам детей не было холодно. Тесновато, да – три комнаты внизу и одна большая – наверху. На это лето у них с Сашей большие планы: построить пристройку, там будет и ванная и туалет и гостиная, и станет дом больше. Если сейчас отберут детей – зачем всё это? Наконец-то своё жильё! Спустя двенадцать лет скитаний по квартирам, районам города, городам России и не только. Столько усилий. Ради чего?

Маша курила одну сигарету за другой. На пороге с улицы так и не смогли выдрать изо льда кучу тряпья, которым обкладывали дверь, когда прибывала вода. Женщине показалось, что это было в какой-то прошлой жизни. Она разозлилась, зарычала, начала кричать и отдирать все тряпки. Царапала пальцы в кровь об лёд, но не чувствовала, орала и, ревела одновременно, на коленях выцарапывала покрытую льдом ткань из земли. Пока не выдохлась и просто без сил осталась сидеть, всхлипывая и рассматривая кровь на руках. В который раз её накрыло чувство отчаяния, бессилия и безысходности. «Возьми жизнь в свои руки», – вспомнились слова Леси. Вот взяла, а толку? Женщина вздохнула, встала совершенно опустошённая. Ей так хотелось отдохнуть. Просто лечь и читать, спать, и чтобы её никто не трогал.