— Глупо, наверное… — тихо сказала она. — Но у нас все было… как-то по-человечески. Не скажу — любовь. Это, конечно, сказки. А они хороши лишь на сцене. Но… вы были так… нежны. И относились ко мне… с уважением. Так было… До того самого письма, которое мне передали из вашей канцелярии.
— И вы оскорбились?!
— Да, — развернулась Нина — и с вызовом посмотрела ему в глаза.
— Ну, что ж, — поднялся князь. — Думаю, что на этом все. Дом останется за вами — я его распорядился выкупить. Желаю как можно лучше устроить свою жизнь.
— А газетчики меня пугали тем, что вы вышлете меня из столицы, — донеслось ему в спину.
Он только фыркнул.
— Вам просто всё безразлично! И… мне вас жаль, — слова отразились от стен и растворились в воздухе облачком горьковатого аромата прекрасного, но ядовитого цветка.
Князь Андрей забрал фуражку с тростью у слуги и вышел, чувствуя, как прохладный сентябрьский ветер навевает ему мысли о свободе.
Он решил идти через парк. Во дворец, где обитал с самого рождения, но который со времени смерти родителей перестал быть домом, идти не хотелось. Хотелось уехать куда-нибудь с пустым блокнотом. И снова — как в юности — грифельным карандашом писать стихи, делать наброски, прятать между страниц красивые осенние листья…
Двух нападавших, что пытались убить его — МАГИЕЙ — он уничтожил, одновременно разорвав им сердца. А вот абсолютно не магический кинжал, отправленный с истинно военной ловкостью ему в правый бок — пропустил. Позор!
Но печалиться тому, что на него нападают военные, которых он искренне и вполне справедливо считал своими — было некогда. Метнул сгусток энергии в сторону нападавшего — и по хрипу понял, что не промахнулся.
А через доли секунды, по тому, как его скрутило невыносимой болью, понял, что первые две атаки были лишь отвлекающим маневром, и основной удар — куда-то в область сердца — он опять пропустил.
Еще один вскрик. А кто сказал, что Великий князь Радомиров — легкая добыча? Да что он вообще добыча?!..
Осознал, насколько все плохо, только когда стал оседать в золото листвы. Да… Разрешил личные проблемы с бывшей любовницей, нечего сказать… И о стихах помечтал. Хотя бы успел — почти успел — наколдовать перемещение к ближайшей целительнице…
Потом были какие-то странные видения — наверное, от потери крови. Хорошенькая девушка в белом платке целительницы, приговаривающая над ним слово «миленький». Он все хотел объяснить ей, что уж кем-кем, а вот «миленьким» — странновато и по старинке — его еще девушки не называли. Даже такие очаровательные. И молоденькие… Но ему все равно приятно. И он слушает этот голос, не позволяющий ему нырнуть в чуть мерцающую манящую тьму… Слушает, как девушка что-то приговаривает над ним.
Потом голос исчезает… Он понимает, насколько это неправильно. Тело начинает ломить, и с резким выдохом, отдающим острой болью в левом подреберье и в правом боку, мужчина приходит в себя.
Сразу вызывает подмогу — и в маленькой квартирке становится тесно.
— Убила бы! — заявила князю личная целительница, проводя руками над его многострадальным телом.
— Что с девушкой, Тамара Ильинична?
Он сфокусировал взгляд на белом пятне на полу. Понял, что это без чувств лежит его спасительница.
— Не думай даже! — прошипела целительница. — Никаких геройств! Лежи! Швы разойдутся.
Тамара Ильинична была приставлена к нему отцом еще в раннем младенчестве. Дама — уже тогда не молодая — отличалась скверным характером, крайней несдержанностью в речи и абсолютной преданностью. Преданностью роду Радомировых и лично князю Андрею.
