Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.) - страница 43



. В 1720-х гг. «семейные» самосожжения происходили в Сибири. Так, по данным старообрядческого публициста Семена Денисова, в Тобольском уезде жители «от древняго благочестия не отпадаху, в домех своих затворяющеся и, зелие зажегши, вседомовне (курсив мой. — М.П.) сожигахуся»[374]. В 1723–1724 гг. в Сибири такого рода мелкие самосожжения, правда, весьма неопределенно фиксировались духовной властью. Так, тобольский митрополит Антоний доносил Синоду: «Мнози в епархии моей, не приемлющие троеперстного изображения креста, в нескольких местах, огню в жертву предашася, сожглись»[375]. К середине XVIII в. эта тенденция не угасла. Так, в июне 1751 г. в деревне Обаниной Исетской провинции «сгорел в своей заимке в избе крестьянин Аника Жерновиков с 4-мя своими малолетними детьми»[376].

Явное ослабление эсхатологических настроений в конце XVIII в. привело к постепенному прекращению массовых самоубийств. Вполне вероятно, что к этому времени в огне самосожжений погибли почти все более-менее радикально настроенные старообрядцы – сторонники «огненной смерти». Однако организация самосожжений оставалась на протяжении всего XVIII в. главным, наиболее тяжким и хорошо аргументированным обвинением, которое власть часто предъявляла старообрядцам. Эти обвинения не в последнюю очередь были связаны с тем, что массовые самоубийства происходили на окраинных и без того малонаселенных территориях Российской империи и поэтому наносили наибольший ущерб государственным интересам.

Локализация самосожжений, на первый взгляд, представляется парадоксальной. В массовых самоубийствах участвовали жители тех губерний (преимущественно Европейского Севера и Сибири), где давление местной и центральной власти на старообрядцев не отличалось высокой интенсивностью. Объяснение именно такого, странного, на первый взгляд, размещения «гарей» заключается, во-первых, в наибольшем распространении влияния старообрядчества именно на той территории, где репрессии оставались менее ощутимыми. Во-вторых, срабатывал эффект «последней капли». Ведь эти российские земли стали последним пределом, где мог скрыться от «слуг Антихристовых» приверженец «древлего благочестия». Как справедливо пишет Н. Загоскин, «если для раскольника представляется возможным изолировать себя от внешнего мира, оскверненного царством антихриста, и тем обезопасить себя от уловления в его греховные сети – он до поры до времени считает возможным воздержаться от самоумерщвления»[377]. Но вновь подвергаясь преследованиям, он находил одно, последнее спасение – огонь.

Выбор времени, места, способа ритуального суицида

Идея о самоистреблении оформилась в старообрядчестве в первые годы его существования. Первоначально, в основном в середине XVII в., самоубийства совершали путем самоуморения голодом (как показывают документы, не без помощи хорошо организованных фанатиков). Такой выбор понятен современным исследователям: «этот вид добровольной смерти вовсе не требовал активного вмешательства со стороны человека» и по этой причине «менее всего навлекал упрек в самоубийстве»[378]. Затем старообрядцы перешли к самоутоплению, самозакланию и самосожжению. В 1691 г., утверждает П.С. Смирнов, «по случаю ожидания кончины мира, многие погибли в гробах и могилах»[379].

Иные способы гибели: самопогребение в пещерах[380], удушение дымом, подрыв при помощи порохового заряда и поочередное отрубание голов всем собравшимся