Иван Иванович родился в этом городке. Он жил в маленьком домике, на окраине, в полном одиночестве и учительствовал в церковно-приходской школе.
Разместились мы в чулане.
Каждый день Иван Иванович уходил в город за продуктами и новостями. Мы узнали, что бандиты атамана Борового повсюду искали красных. В гражданскую войну красные часто, когда отступали, раненых прятали у местного населения. Вот их-то и искали беляки.
Дядя Степан, как чуть пошёл на поправку, всё порывался уйти, а Иван Иванович и слушать об этом не хотел…
Вечером он приходил к нам в чулан с книгой, садился на табуретку в углу, поближе к свече, и начинал читать.
Много удивительных историй узнали мы с дядей Степаном от учителя. И дядя Степан как-то сказал мне:
«Большущая сила в грамоте. А ты, Николка, оказался несостоятельным в этом деле».
Острое пламя свечи раскачивалось, по шершавой стене чулана ползли какие-то тени, и такие же, пока неясные, мысли бродили в моей голове. Я подумал робко, впервые, что дядя Степан прав, что в грамоте действительно большая сила.
Но, видно, не судьба была дожить нам у учителя спокойно. Как-то утром дядя Степан говорит мне:
«Выдь-ка на улицу, глянь, как да что. Уходить самое время. А то и себя загубим и Ивана Ивановича подведём».
Вышел я, осмотрелся. Недалеко от нашего дома висит бумажка. Около неё стоят несколько человек, читают. Один что-то бормочет. Я подошёл и прислушался. «Кто спымает большевика, тому награда будет и вечное прощение грехов от самого господа бога и нашего славного атамана полковника Горового».
«Нашли дураков!» – подумал я. А когда все ушли, не задумываясь, сорвал со стены приказ их атамана и скомкал в кулаке. Не успел я после этого и шагу шагнуть, как чья-то рука тяжело легла мне на плечо. Я посмотрел на человека, который меня держал. Это был рыжий Гордеев. Он ничуть не изменился, только переоделся в военную форму. Хромовые сапоги, галифе с лампасами, на плечах гимнастёрки – унтерские погоны. И лихо сбитая набекрень маленькая казацкая фуражка. Было ясно, что он служит у белых.
У меня в груди глухо стукнуло и ноги словно приросли к месту.
«Ну что ж, здоров, земляк! Видно, не больно ты рад встрече, раз отворачиваешься», – нарушил молчание Гордеев.
Рванулся я изо всех сил, так что суставы в плече хрустнули, шмыгнул в первую подворотню – и бежать со всех ног.
Дома, ещё не отдышавшись после стремительного бега, я всё рассказал дяде Степану.
«Теперь может выследить, мерзавец, перебей его пополам! – сказал дядя Степан. – Давай-ка собираться, Николашка».
Мы быстро оделись и, как повечерело, ушли, не дождавшись Ивана Ивановича.
Только вышли из дому, слышим – сзади нас зацокали лошади. Мы прижались к забору.
Мимо проехали три всадника – казацкий патруль. Двое уехали вперёд, а один остановился, соскочил на землю и стал подтягивать ослабевшую подпругу у лошади.
Совсем рядом с нами. Слышно было даже, как позвякивала уздечка на лошадиных зубах.
«Эй, далече не уезжайте, я тотчас! – крикнул казак и уже тише, себе под нос: – Вот темень проклятущая! Ничего не видать».
Я чуть не вскрикнул, потому что узнал голос Гордеева, но дядя Степан вовремя прикрыл мне рот ладонью.
Уехал казацкий патруль, и мы пошли дальше. Хотелось пуститься бежать, чтобы побыстрей добраться до лесу, который начинался за последним городским домом.
Идём молча. Вот наконец и последний дом. Теперь оставалось нам всего ничего – пробежать полем с полсотни шагов. Но только мы вступили на эту поляну, как громадная луна выкатилась из-за тучи, и в тот же момент чей-то зычный, зловещий голос рубанул воздух:
