. Ни Вольтер, ни Дидро не дожили до дней, когда их желания сбылись. Но всего через десять лет после смерти Дидро Людовика XVI обезглавили на гильотине, а сентябрьские убийства[49] начались с расправы над священниками.
Солженицын, как и Достоевский, полагал, что всякая настоящая «революция» с 1789 года стремилась искоренить христианство, обеспечив себе тем самым залог победы:
«Все тот же Достоевский, судя по французской революции, кипевшей от ненависти к Церкви, вывел: «Революция непременно должна начинать с атеизма». Так и есть»{217}. Солженицын видел в ненависти к Богу динамо-машину, питающую энергией идеологию, которая схватила за горло его родную страну:
«Но такого организованного, военизированного и злоупорного безбожия, как в марксизме, – мир еще не знал прежде. В философской системе и в психологическом стержне Маркса и Ленина ненависть к Богу – главный движущий импульс, первее всех политических и экономических притязаний. Воинствующий атеизм – это не деталь, не периферия, не побочное следствие коммунистической политики, но главный винт ее»{218}.
В своей темплтоновской лекции Солженицын попытался осмыслить нашу эпоху и согласился с Йейтсом: «Люди забыли Бога, оттого и все»{219}. Первая мировая война для него – всеобщее помрачение разума, «когда изобильная, полнокровная, цветущая Европа как безумная кинулась грызть сама себя, и подорвала себя, может быть, больше, чем на одно столетие, а может быть, навсегда»{220}.
Что привело к катастрофе? Солженицын дает такой ответ: «…ту войну нельзя объяснить иначе как всеобщим помрачением разума правящих, от потери сознания Высшей Силы над собой. И только в этой безбожественной озлобленности христианские по видимости государства могли тогда решиться применять химические газы – то, что так уже явно за пределами человечества»{221}.
Только правители, в чьих сердцах христианство умерло, по мнению Солженицына, могли допускать подобные зверства против братьев-христиан, зверства, многократно превосходившие жестокостью ужасы религиозных войн шестнадцатого и семнадцатого веков и Наполеоновских войн. Гражданская война в Испании (1936–1939), в ходе которой сталинисты и троцкисты стремились создать на Пиренейском полуострове государство ленинского типа, засвидетельствовала резню священников, насилие над монахинями, осквернение храмов и уничтожение церквей.
Исторический путь Запада, говорил Солженицын, «привел его сегодня к иссушению религиозного сознания. Тут были и свои раздирающие расколы, и кровопролитные межрелигиозные войны, и вражда. И само собой, еще с позднего Средневековья, Запад все более затопляла волна секуляризма…»{222}
Пусть схватка между воинствующим секуляризмом и христианством ведется ненасильственными методами, судьба Запада висит на волоске.
В своем специальном выпуске 2000 года журнал «Экономист» утверждал, что эта схватка завершилась, даже опубликовал некролог Богу и отметил, что «Всевышний на днях ушел в историю»{223}. Но пусть в Европе христианство действительно умирает, гибель этого вероисповедания в Америке еще не стала свершившимся фактом. Британский журналист Джеффри Уиткрофт считает «атлантический раскол» из-за религии и ее значимости основной причиной «величайшего политического события – и источника серьезных проблем – при жизни прошлого поколения, увеличения разрыва между США и Западной Европой»
