Самовар над бездной - страница 16

Предположение о собственной смерти было страшно неуютным, Иван решительно его отметал. Слишком уж чётко он ощущал некоторые части своего тела – те же руки с их необъяснимой грязнотой и немного ноющий зуб.

С другой стороны, не это ли соответствует примитивным представлениям Ивана о рае – чтобы здесь дворниками служили самые мерзкие из известных ему людей? Нет. Должно быть, загробный мир устроен хитрее. Или это только начало?

Было чудовищно лениво подниматься и идти осматривать памятник, так что он удостоверился издалека – это была женщина с забранными ниже затылка кудрявыми волосами, засунувшая руку под пальто, будто что-то оттуда достающая.

Вернулся дворник – нет, кажется, он всё-таки просто похож на ту большую шишку, – стоит, смотрит. Ивана не отпускала мысль об этом сходстве, и он на всякий случай обратился к человеку по имени-отчеству чиновника, добавив с усмешкой вопрос:

– Вы не подскажете, какой сейчас год?

– В смысле? Я в зодиаке, как говорится, не понимаю.

– Ну, год, по номеру. От Рождества Христова.

Дворник загоготал, затем спросил, откуда Иван знает его имя. Иван замялся – вдруг совпадение – и тихо ответил, что прочитал у него на бейджике. Тот не понял этого слова и попытался уточнить, но Иван стал уверять его, что с ним всё нормально и ему вообще пора идти. Дворник принялся уверять Ивана в том, что он должен немного посидеть, а он сейчас сходит за помощью. И ускакал.

Оглядевшись, Иван понял, что оставаться здесь всё-таки нельзя. На всякий случай надо сматывать. Но сперва он подошёл к памятнику.

«ФЕЙГА РОЙТБЛАТ», – грозно утверждала гравировка на постаменте, снизу были приписаны годы жизни: 1890—1918.

Единственный выход из двора лежал через антикварный магазин; внутри, Иван разглядел через прозрачную дверь, работала пожилая женщина. Решил прошмыгнуть мимо неё, не привлекая внимания.

Но дверь не поддавалась; дёрнул раз-другой-третий. Женщина заметила это и подошла к двери. Жестом показала: ручку вверх. Оказалось, что для того, чтобы открыть дверь, ручку надо повернуть вверх, причём почти до противоположного положения.

– Здравствуйте, monsieur, – этого человека было бы трудно назвать «старуха» или «бабушка»: стопроцентная old lady.

Иван, бормоча извинения, пошел к выходу на улицу, но леди деликатно взяла его за плечо и усадила в винтажное резное кресло.

– Подождите лучше здесь, – сказала она. – Вас всё равно найдут, так лучше, чтобы не тратить время, посидеть здесь. Я сейчас же сообщу Бирюкову…

Она подняла трубку зеленого дискового телефона и стала с этим забавным треском набирать номер. Иван протянул руку и нажал на металлическую штуковину, на которой обычно лежит трубка, – по крайней мере, так делают в кино.

– Простите, но вы, пожалуй, с кем-то меня перепутали.

– Ничего подобного. Бирюков предупредил, что вы можете появиться именно сейчас.

– Нет, я вас уверяю, я не знаю никакого Бирюкова.

– Зато он вас знает. Он вас отправит, куда вам нужно…

Иван выскочил из магазинчика и побежал – бежал, пока совсем не запыхался. Не нужно нам тут никаких Бирюковых. Мало ли, куда это заведёт.

Обычно пустынная и неприветливая Большая Серпуховская улица сейчас была полна улыбчивых и симпатично одетых людей. По середине улицы ходили миловидные трамваи, почти целиком состоящие из какого-то прозрачного материала. Мимо Шуховской башни неторопливо плыл дирижабль с рекламой какого-то банка, названия которого Иван прежде не слышал. Пока Иван на ходу присматривался к дирижаблю, с ним столкнулся матрос в белоснежной форме. Они обменялись извинениями, и матрос поспешил к группе своих друзей – тоже в форме – от которых он отстал.