Самовар над бездной - страница 25

– Трудно поверить, честно говоря, – сказал Иван. – Господи, да тут хоть какие-нибудь проблемы есть? По сравнению с «нашим» вариантом это просто курорт какой-то, а не двадцатый век.

– Гегемония консерваторов у власти длится уже слишком долго. Либералы и социалисты почти что загнаны в подполье, причём весьма корректными методами. Ну и будучи одними из лидеров, мы огребаем за всех. Полмира живут на одолженные у нас деньги. И если случается какая-нибудь херня, русские, конечно, виноваты.

Иван ещё покурил – мир приобрёл совсем уж радостные очертания.

В мыслях он парил на канатной дороге (но без каната), над чистой и светлой, Свободной Россией.

– Ну и терроризм, конечно, да. Все сходят по нему с ума, не доверяют друг другу. Но это пустяки.

Иван прислушался: по радио играла знакомая песня. Однако он заметил в ней незнакомые слова:

Это получается, тут у всех песен другие слова! А каких-то песен и вовсе нет. И все книги, фильмы – насколько иными они могли здесь выйти! Каких-то нескольких дней ну уж никак не хватит на то, чтобы всё это изучить… Его мысли понеслись по бесконечной спирали, подбирая всевозможные варианты того, как здесь всё могло сложиться. Голова шла кругом.

Из «Блюза Диканьки», они поднялись на смотровую площадку бывшей «Ленинградской» (Каланчёвский бизнес-центр, в просторечье Каланча).

Оказалось, что самые высокие небоскрёбы загадочным образом оказались ровно на тех местах, в которых Иван привык видеть сталинские высотки. Некоторые из небоскрёбов – на Воробьёвых, на Котельнической – ещё и повторяли их зиккуратические очертания.

На вопрос, почему так вышло, Вольф пожал плечами и сказал что-то о свойствах грунтов.

История застройки города повторяла известную Ивану: конструктивизм, размашистый языческий классицизм, дешевые и удобные дома, неомодернизм и, наконец, просто стеклобетон.

– Вань, пора спускаться, – вырвал его из размышлений Вольф. – Времени особенно нет, поезд через полчаса?

– Какой поезд?

– В Петроград.

Иван смутился, вспомнив, что днём они всё это уже обговорили. Нужная для перемещения назад чага должна открыться в Питере.

***

Ленинградский – то есть, Николаевский – вокзал совсем не изменился. Вместо бюста Ленина, впрочем, в зале ожидания возвышался памятник Савинкову – забавному лысому усачу в глухом френче.

– А вы часто бываете в этой, ну, в нашем мире? – спросил Иван, толком не освоившись с нужными формулировками.

– Нередко. Служебная необходимость, видишь ли.

– И как вам все эти… Различия, мягко говоря?

– Забавно, не более того. В глубинном смысле наши земли во всех мирах схожи.

– Но здесь у меня возникает неподдельное ощущение того, что тут нет никаких, извините, вечных русских бед. Никто не пьянствует, никого особенно не бьют, дороги ровные, везде чисто, цивилизация.

– Если ты считаешь, что вечные русские беды именно в этом, то…

– Ну а в чём же? Тут общество всё это преодолело.

– Я не могу тебе сказать, в чём. Может быть, сам поймёшь.

После хитрых манипуляций Вольфа с билетным автоматом они сели в двухэтажный тёмно-синий поезд, своей пузатостью и округлостью напоминавший приветливого нарисованного кита. Во чреве кита было свежо и просторно. Когда они заняли места, Ивану вновь показалось, что на него все напряжённо смотрят. Один человек, пересёкшись с ним взглядом, сказал ему: «Здрасте».