Самой не верится - страница 3

Забегая вперед, скажу, что дом продавался аж три года. Это было немыслимо. Расположенный в прекрасном районе, напичканный дорогой мебелью и техникой, оказался «глухарём». Дом приходили иногда смотреть. Сначала чаще, потом всё реже. Я не сдавалась, цену не снижала. Лена работала бухгалтером, хорошо зарабатывала, подрабатывала ещё в двух фирмах, так как было с кем оставить Владика, с бабушкой, то есть со мной. Зять Рома, конечно, в заработке потерял, когда перешёл в министерство с тренерской работы. Но Лена сказала, что так надо. А она у меня мудрая, и я не противилась. Им лучше знать. Денег на взнос за ипотеку хватает, на продукты, одежду, бензин тоже. То, что ничего не копится, – не беда. «Однажды дом точно продадим, и вот тогда шиканём», – мечтали мы.

Владик порой просился поехать куда-нибудь, ведь дворовая площадка летом пустела, садик с июня работал в режиме смешанных групп, в связи с чем внука оставляли в этот период дома, со мной. Мы с ним, конечно, не скучали, находили себе полезные занятия.

Я Владика часто называю «друг мой», что ему нравится. Он же меня зачастую зовёт просто «ба». Первое слово, которое он произнёс, как раз было «ба». Но Лена с Ромой утверждали, что это не слово, а слог, и дождались-таки «мама», «папа», «баба». Но я-то сердцем чувствовала, что меня первую Владик позвал. Об этом я ему и рассказала, когда он подрос. Ему понравилось.

Люблю его больше жизни. И он меня тоже. Помню, сидел, смотрел мультики, потом подошёл, меня обнял и говорит: «Ба, ты такая красивая! Как Фрекен Бок». Я удивилась: «Владик, разве же Фрекен Бок красивая?» Он подумал и кивнул: «Да. Она же бабушка».

Мне было четырнадцать лет, когда к нам в класс пришёл новенький. Его родители по долгу службы перевелись в столицу с Дальнего Востока. Как в то время водилось – может, и сейчас такое есть, не знаю – все девчонки влюбились в новенького. Имя у него было, самое что ни на есть простое, Паша. Незадолго до знакомства с ним мы на уроке домоводства слушали рассказ трудовички про детали одежды. Одной такой деталью был воротник «апаш». Нам понравилась история про этот воротник, особенно то, что рубашки с ним носили парижские хулиганы. И хоть новенький ни капельки не был похож на хулигана, почему-то стал он сразу зваться Апашем. Я порой кричала ему по дороге в школу: «Апаш, постой! Вместе пойдём». И мы шли рядышком.

Апаш словно не замечал, какой он красивый. Не замечал, я думаю, оттого, что был копией своего отца и привык к внешности. Когда его отец пришёл впервые в школу, с нашей классной случилось заикание. Будучи старой девой, ещё мечтающей о семейном счастье, так как было ей, наверное, лет сорок, она буквально слетела с катушек, разглядев в отце Апаша все те черты, о которых грезила. Отец Апаша был мужчиной высоким, статным, носил военную форму.

И ещё его возил на машине личный шофёр.

Апаш засмеялся, когда я его спросила про машину. Я ведь подумала, что это их личная машина. Но оказалось, что машина государственная, своей машины у них нет. И вообще ничего своего нет. Даже квартира была у них служебная. Апаш грустно сказал тогда: «Выйдёт отец на пенсию, и останемся мы без ничего. Придётся к бабушке в деревенский дом ехать жить».

Ни с кем из девочек он дружить не стал, к каждой относился ровно. Помогал с задачками, рисовал стенгазеты. Любил волейбол. Вот, пожалуй, и всё. Как-то я увидела его вместе с женщиной неземной красоты. Её белокурые волосы длиной до пояса развевались на ветру, переливаясь в солнечных лучах. В туфлях на очень высоких и тонких каблуках она держалась уверенно и буквально летела, а не шла. Придя домой, я померила мамины туфли. Хоть и был каблук невелик, да и форма у него казалась более устойчивой, пройтись в них я не смогла, почти сразу подвернув ногу. Я поставила туфли на место, но мама всё равно заметила, что туфли стоят не так, и пожурила меня за то, что надеваю не свои вещи без спросу.