– Ну, – пожал плечами Уилл, – знаешь, так обычно пишут на коробках с чем-то хрупким, и именно эти коробки всегда бросают и бьют содержимое. Просто до того, как мы по-настоящему стали группой, мы были поломаны, разбиты, но дружба и музыка нас типа склеили. Потому и название такое, – он помолчал, – у каждого свои трещины, знаешь. У меня родители развелись, причем весь скандал протекал на глазах у меня и моей младшей сестренки.
– Я слепой на один глаз, и из-за этого мне пришлось оставить мечту стать летчиком, – сказал Рэд.
– Я пятнадцать лет жил в депрессии, винил себя в смерти родителей, мучил и себя, и всех, кто меня окружал, – спокойно произнес Алекс.
– А я, ну, я не мог понять свою сексуальность, и это доводило меня почти до истерик, – поморщился Кит.
– Ну, мне-то с твоей ориентацией все было ясно еще лет в четырнадцать, – усмехнулся Уилл.
– Мог бы и меня просветить!
– Люблю смотреть, как другие мучаются.
– Ой, да ладно!
Я улыбался, глядя на них. Это были настоящие друзья, давние и верные, проверенные временем и бедами, причем, не так, проблемами и печалями, а самыми настоящими катастрофами внутримирового масштаба. Они были выросшей версией тех самых поломанных подростков, с которыми я собирался работать в будущем.
Мне в жизни очень повезло. Мои родители любили друг друга и меня, я получил хорошее воспитание, отличное образование, и вообще, все у меня сложилось. И, наверное, именно поэтому меня тянуло к людям, у которых судьбы сложились не так гладко. Мне просто ужасно хотелось поделиться с ними частью своего внутреннего света, что ли… помочь им почувствовать себя любимыми, нужными, стоящими чего-то.
Мы еще выпили. Потом еще. Потом мы еще пили виски с колой, потом чистый виски, короче, из паба мы вышли уже капитально пьяными.
– Так, никто не забыл инструменты? – ответственно поинтересовался Кит, когда мы прошли полдороги до метро.
– Где ты живешь? – спросил Рэд, почти падая на меня.
– Регенсбургер-штрассе, 26Б, – запинаясь, ответил я.
– Это на востоке?
– Это в Берлине.
– А… нет, а в Лондоне? Мы ведь все еще в Лондоне, правда?
– Нигде?
– Неправильно, – авторитетно заявил Алекс, со второго раза сумевший все-таки приложить карточку к турникету, – ты живешь у меня!
Оказалось, что Алекс и Кит жили вместе на окраине города в большом доме, до которого надо было добираться с двумя пересадками. Обычно они пользовались машиной, но в тот день как чувствовали, что пойдут отмечать студийный концерт, поэтому предпочли тащиться на перекладных. Пока мы добирались, хмель немного выветрился, и я смотрел в темноту за окном пригородного поезда. Мимо проносились уже погрузившиеся в сон дома, огоньки фонарей, запоздавшие машины и прохожие.
Вывалившись из вагона на нужной станции, мы попали в лапы январской ночи. Шел легкий снег. Холод пробрал до костей, раньше я его не чувствовал, а в тот момент вдруг пришло осознание, что Англия – северная страна. Похоже, мое мнение разделяли все, поэтому, подхватив инструменты, мы потрусили в сторону видневшегося неподалеку моста через какую-то речку-переплюйку, за которой и жили ребята.
Кит отпер дверь, и мы ввалились в темную прихожую. Кто-то нащупал выключатель, и в глаза ударил яркий свет. Мои очки мгновенно запотели из-за разницы температур. Мы скинули грязную мокрую обувь и переместились в кухню. Уилл со знанием дела залез в один из шкафов и со стуком опустил на стол бутылку водки.
