– Обожаю читать. Самое лучшее занятие после путешествий. А читать во время путешествия – просто блаженство! И потом, каждая книга – это история, которую можно пересказать…
Она схватила меня за руку и подвела к окну, спрятанному за плотной темной занавеской.
– Но самое потрясающее в этом месте – это не книги. Отец в свое время не продал эту квартиру только по одной причине, – с этими словами она отдернула занавеску, и я ахнул.
Внизу, под холмом, к заливу сбегал сверкающий огнями город. Он блестел, переливался, играя в лучах зажженных фонарей и вывесок, словно осыпанный хрусталем. Я повернулся на запад и увидел, как в последних умирающих лучах алого заката светится Мост – Золотые ворота на входе в город, а за ними – бескрайний темно-синий океан. Я высунулся чуть ли не по пояс из окна и посмотрел в другую сторону. Мост Бэй был словно облит жидким золотом!
Джой явно была довольна произведенным эффектом. Она притащила две кружки чая, и мы вместе уселись на подоконник, свесив ноги на улицу, и стали довольно глядеть в наступающую теплую калифорнийскую ночь.
На ночь мы устроились на диване. Оказалось, что он раскладывается в подобие кровати, но у Джой не было ни одеял, ни подушки – только плед. Мы кое-как укрылись и успокоились.
– Завтра, – прошептала девушка, – я познакомлю тебя кое с кем…
– Хорошо, – так же тихо ответил я, хотя не совсем понимал, почему мы так тихо разговариваем, – только давай сначала дойдем до моста.
Она кивнула, повернулась на бок и тут же уснула, уткнувшись носом в мое плечо.
Я закрыл глаза и мысленно оглянулся на все, что произошло со мной с тех пор, как я расстался с родными, университетом и Берлином. Позади осталась солнечная Испания, которую я всегда мечтал посмотреть, летний музыкальный фестиваль… я встретил мою Дэни! Дэни… такая удивительная, такая светлая! Я умудрился влюбиться в нее, так сильно и так внезапно, что до сих пор не могу свыкнуться с этой идеей. Но вот я, за столько миль от нее, рядом со мной спит пусть чокнутая, но все равно хорошенькая девушка, а я могу думать только о ней. Я надеялся, она тоже меня вспоминала, хоть иногда.
По правде сказать, мы договорились не обмениваться телефонами. Вместо этого мы обменялись адресами и пообещали слать друг другу письма и открытки. Я представлял, как я возвращаюсь домой, а меня ждет стопка конвертов, которые мой сосед по комнате заботливо собрал для меня. А в них… ну, конечно! В них истории! Точно такие, какие в свою голову и сумку собирала Джой. А мы, оказывается, очень похожи.
На следующее утро, чуть только солнце прорезало лучом щель в неплотно задернутых занавесках и полоснуло по противоположной от нашего дивана стене, я открыл глаза и понял, что рядом никого нет. Джой сидела на полу у шкафа и сосредоточенно зашнуровывала кеды. Я с любопытством осмотрел ее. На ней были очень тертые джинсы, по которым, определенно, плакала помойка, но которые, определенно, были любимыми; белая майка, заляпанная пятнами разноцветных красок, поверх которой была накинута клетчатая, явно мужская рубашка, которая была размера на три больше, чем надо бы; ассиметрично постриженные волосы были подвергнуты попытке быть схваченными в хвост, чему всеми силами сопротивлялись, поэтому с одной стороны упрямо спадали на лицо; но самым замечательным в ее наряде были кеды: один из них был бирюзовый, а другой – сиреневый.
