А пахнет как!
– В окно видела как тебя дети в снегу валяли, – хихикнула тётя Тоня, наливая в чашки заварку.
– Соскучились, – улыбнулся я. – Плакали, когда уезжал, – вздохнул. – Трогательно.
– Любовь – не ненависть, – заметила она, поставив на стол кружки и усевшись напротив нас с Таней. – И слезы это хорошие были, светлые и от души.
– Да, – с улыбкой кивнул я. – В Москве еще хлеще было – с каникул ребят в школу на встречу выдернул, и все как один прибежали, с друзьями и родственниками.
Прошелся по бывшим школам, учителям подарки вручил, работая на репутацию и потому что так захотел.
– Надо-то тебе в такую даль уезжать было, – вздохнула Таня и с улыбкой выкатила шутливый упрек. – А мне теперь после курсов тоже туда ехать придется.
– Езжай, доченька, – благословила ее тетя Тоня. – Ехать нужно туда, где перспективы.
– Перспективы сказочные, – поддакнул я. – Но можно и здесь, в «Союзмультфильме» остаться, если на Дальний Восток не хочется.
– Нет уж, я аниме рисовать хочу! – заявила она.
Съев булочку и запив ее чаем, тетя Тоня деликатно нас оставила:
– Пойду за хлебом схожу.
– Купи «Буратино»! – попросила Таня.
– Куплю, – пообещала ей родительница и пошла одеваться.
– Как у тебя с Максимом? – воспользовался я возможностью поговорить о личном.
Четвертый состав «Ласкового мая», когда не на гастролях, живет и учится здесь.
Подружка порозовела щечками:
– А тебе зачем?
– Просто интересно, – развел я руками. – Вдруг обижает?
– Не обижает! – фыркнула она, подвинулась поближе и положила мне голову на плечо. – Ты меня всегда защищал.
– Ты же мне почти сестра, – погладив ее чистой рукой по мягким волосам, улыбнулся я. – Защищал, защищаю и защищать буду.
– Больше не надо, – хихикнула Таня, посмотрев на меня отражающими льющиеся из окон солнечные лучи глазами. – Я уже большая, сама всё могу.
– А звучит-то по-детски, – вредным тоном заметил я.
– Сам не больно-то взрослый! – убрав голову с моего плеча и сев нормально, фыркнула она.
Откусив и прожевав булочку, она все-таки поделилась личным:
– Я Максима бросила. Зазнался он, по деревне вот так ходит! – изобразила высоко задранный нос. – Все время рассказывает, как ему девочки цветы дарят, телефоны суют – он, сволочь, их в специальные альбомы наклеивает!
– Обидно было? – предположил я.
– Очень! – насупилась она. – Руки распускать начал, смелый стал – я, говорит, в любой момент от тебя уйти могу, если ты со мной не будешь это… – она залилась краской и замолчала.
– Наглец какой, – осудил я фронтмена четвертого состава.
– И не говори! – обрадовалась она тому, что не придется озвучивать такие смущающие вещи. – А мне мама всю жизнь говорила, что до свадьбы нельзя, иначе муж ценить не будет. Бабушка за собой не уследила, ее дедушка потом всю жизнь за это бил!
Такое вот общество было.
– Я тебя бить никому не позволю.
– Я сама не позволю! – насупила она бровки. – Чай не средневековье на дворе! Пусть только попробует – я как мама терпеть до последнего не буду, сразу к участковому пойду – пусть в тюрьме сидит, сволочь, может поумнеет! – встрепенувшись, проявила свою добрую сторону. – Только ты Максима не увольняй, он хорошо поет, дурак просто и зазнался.
– Не уволю, – пообещал я.
У нас на гастролях строго – пацаны все время под присмотром, шаг влево-шаг вправо – сразу в ПТУ и на завод. Ну а местные… Ну а за местных пусть родители переживают, но если дойдет до скандала, в шею выгоню без всякой жалости.
