– Нет. Ты можешь быть интересен своими успехами в древнем искусстве боевой каллиграфии. Мне вот доложили, – на этом месте лицо учителя стало очень загадочным, – что ты недурно сражаешься кистью. Даже выиграл несколько боёв. И это было не сочинение непристойных танка, совсем нет. Это была древняя магия Знака.
– Это только слухи, – заверил Кимитакэ директора школы и всё равно ощутил, что уши предательски покраснели.
– Скажи, а ты не знаешь случайно других ребят, которые таким увлекаются? – вдруг спросил адмирал. – Ты мог их встречать в кружке или на подпольных каллиграфических боях. Я уверен, что среди простонародья есть пара толковых мальчишек.
– Иногда мне кажется, что у нас во всей стране остался только один подлинный знаток каллиграфической магии, – заметил Кимитакэ. – И это, к сожалению, я. А ведь это древнее искусство достойно лучшего.
– Можешь быть спокоен, таких немало, – заявил адмирал. – Вы просто очень хорошо прячетесь. А среди китайцев их наверняка сотни и тысячи. Прячутся, хитрецы, среди гор где-нибудь в Сычуани. А что, если их американцы завербуют? Или, что ещё хуже, они сами завербуются в коммунисты? Ты лучше меня знаешь, что они могут устроить против нашей героической армии. Нам и так от тунгусских шаманов в Маньчжурии несладко, а тут ещё начнётся магия Высокой Культуры… В наше время всё, что может быть использовано как оружие, должно быть поставлено на службу государству, вот так!
– Я был бы, конечно, счастлив погибнуть в бою.
– А вот я бы не был. Не хотелось бы терять такого толкового ученика в простой пехотной стычке.
– Но кто-то же должен воевать!
– Можешь не беспокоиться, у государства и так достаточно пригодных по здоровью деревенских призывников, которые погибнут не только героически, но и с большей пользой. От ребят вроде тебя требуется другое – усердная учёба. Всё дело в том, что господин Окава Сюмэй собирается открыть не просто школу разведчиков, а нечто наподобие древних школ ниндзя, по заветам синоби, соединённым с новейшими достижениями точных наук. Он хочет готовить разведчиков-магов, разведчиков со сверхспособностями. И ему нужны ребята вроде тебя, которые умеют что-то необычное. Что-то, что приведёт врагов в недоумение… Скажи, что ты об этом всём думаешь?
– Я всегда мечтаю о великом, – ответил Кимитакэ. – О прекрасном всё мечтаю я.
Адмирал помолчал, подумал, поизучал опустевшую бутылку. Потом поставил её на пол и констатировал:
– Я склонен думать, что вы сработаетесь с Сюмэй-сэнсэем. Ему вот такие нужны!
Кимитакэ перевёл дыхание и произнёс:
– Меня несколько смущает…
– Что такое? Боишься, что вьетнамцы покусают?
– Я читал некоторые сочинения Окавы Сюмэя.
– Зря ты это делал. Впрочем, не важно. И что?
– Мне кажется, или там что-то… странное. Читать интересно, но, по-моему, он слишком смело обобщает. Иногда кажется, что он просто издевается над читателями.
– Что поделать – великие религиозные деятели или хотя бы поэты обычно действуют всего в шаге от безумия. И сама эта грань очаровывает публику, словно пассы канатоходца. Все с нетерпением ждут: когда же он переступит? Когда же он упадёт? Хотя всем ясно, что если канатоходец и вправду грохнется, то представление будет окончено.
– Но что, если он затащит туда же, на проволоку, всех нас, своих учеников?
Лицо адмирала приняло то самое задумчивое выражение, которое наступает, когда вышестоящее командование в очередной раз потребовало невозможного. Наконец он всё обдумал и спросил:
