– Но не как любовницы, – сказал Габри и добавил: – Насколько мне известно.
– Не говори глупостей, конечно, они не были любовницами, – сказала Мирна. – Ох уж эти мужчины! Они думают, что если две взрослые женщины живут одним домом и привязаны друг к другу, то они обязательно лесбиянки.
– Это верно, – заметил Габри. – Все делают про нас подобные допущения. – Он похлопал Оливье по колену. – Но мы вас прощаем.
– Мадам Фавро когда-нибудь была полной?
Вопрос Гамаша оказался таким неожиданным, что на него устремились недоуменные взгляды, словно он вдруг заговорил по-русски.
– Вы имеете в виду, толстой? – спросил Габри. – Нет, не думаю.
Остальные отрицательно покачали головой.
– Но знаете, она ведь здесь не так долго прожила, – сказал Питер. – Сколько? Лет пять?
– Около того, – кивнула Клара. – Но она как-то сразу вписалась в местное общество. Вступила вместе с Хейзел в Общество женщин англиканского вероисповедания…
Габри застонал:
– Merde![33] Она этим летом должна была возглавить общество. Что я теперь буду делать?
Его надули, хотя, надо признать, и не в такой мере, как Мадлен.
– Pauvre Gabri[34], – сказал Оливье. – Личная трагедия.
– Попробуйте-ка поруководить Обществом женщин-англиканок. Это к разговору об убийстве, – сказал он Гамашу. – Может, Хейзел возьмет на себя эти обязанности? Как ты считаешь?
– Нет, я не «читаю». А тебе сейчас не рекомендую задавать ей этот вопрос.
– Возможно ли, что в доме присутствовал кто-то еще? – спросил Гамаш. – Большинство из вас слышали какие-то звуки.
Клара, Мирна и Габри хранили молчание, вспоминая нечестивые звуки.
– Что вы думаете, Клара? – спросил Гамаш.
«Что я думаю? – спросила она у себя самой. – Что Мадлен была убита дьяволом? Что, возможно, мы сами и поселили зло в этом доме?» Вероятно, экстрасенс была права и все недобрые, все злобные мысли, когда-либо порожденные их идиллической деревней, поглощались этим домом-чудовищем. И чудовище было ненасытно. Злые мысли сродни наркотику. Попробовав раз, дом подсел на них.
Но все ли выпускали на свободу свои злые мысли? Может быть, кто-то копил их в себе, собирал? Поглощал их, глотал, пока злоба не переполнила его и он не стал ходячей, дышащей разновидностью этого дома на холме?
Существует ли человеческая ипостась этого проклятого места, не ходит ли она среди них?
«Что я думаю?» – еще раз спросила себя Клара. Ответа у нее не было.
Минуту спустя Гамаш встал:
– Где я могу найти мадам Шове, экстрасенса?
Он достал деньги, чтобы расплатиться за сэндвичи и выпивку.
– Она остановилась в гостинице, – сказал Оливье. – Хотите, чтобы я ее позвал?
– Нет, мы прогуляемся туда. Merci, patron.
– Я не ходил на этот сеанс, – прошептал Оливье Гамашу, протягивая ему сдачу возле кассы на длинной деревянной стойке бара. – Потому что мне было страшно.
– Я вас не виню. В этом доме есть что-то такое.
– И еще эта женщина…
– Мадлен Фавро? – Гамаш поймал себя на том, что тоже разговаривает шепотом.
– Нет. Жанна Шове, экстрасенс. Вы знаете, что она сказала Габри сразу по приезде?
Гамаш ждал.
– Она сказала: «Тут у вас не спариваются».
Гамаш обдумал эти непристойные слова:
– Вы уверены? Странно, что на уме у экстрасенса такие вещи. Это ведь не…
– Не так? Конечно. Напротив… Впрочем, оставим это.
Гамаш вышел из бистро в великолепный, солнечный день, услышав на прощание последний шепоток Оливье:
– Вы же знаете, она колдунья.
Трое сотрудников Квебекской полиции шли по дороге, окружающей деревенский луг.
