– Решительный молодой человек, – резюмировала Ксения. – Значит, ждите от него решительных действий.
Традиционные чаепития у Орешиных по четвергам бывали немноголюдны. Три близких друга покойного князя с женами да Ксения – вот и все гости. Но столь узкий круг позволял присутствующим вести себя просто, без церемоний, по-семейному. Появление артиста Уманцева и возбудило, и смутило одновременно. Но очень скоро былая атмосфера восстановилась. Молодой человек держался совершенно естественно, легко и с достоинством. За столом он сидел через два человека от Леночки и был исключительно внимателен к своим соседям. Но девушка постоянно чувствовала его взгляд, и он пользовался любым предлогом, чтобы обратиться к ней. Как-то непринужденно завязался разговор, позволивший Уманцеву рассказать об отце – помещике Тульской губернии, добром и честном человеке, растившем его с детских лет без матери. О том, как отец доверился преступному управляющему, а тот, воспользовавшись бунтами трехлетней давности, разорил имение, нажившись сам. К этому времени он, Петр, успел прослушать три курса инженерной академии в Москве. Но быстро понял, что его призвание – театр. Уехал в Северную столицу, окончил Петербургские драматические курсы. Играл в театре в Ораниенбауме, по сезону – в Вильно, Орле, Харькове. Там познакомился с антрепренером, который снял театр в Саратове и пригласил Уманцева на зимний сезон. Но здесь, в Саратове, артисту так понравились и театр, и труппа, что он остался. К тому же там, в центре России, его уже ничто не держит: отец скончался, имение ушло за долги.
Леночка видела, как сочувственно слушали гости грустную историю молодого человека. Только тетя, сидевшая рядом, в какой-то миг прошептала:
– Хорошо говорит… Артист! Впрочем…
Да и она тоже была тронута. Но когда из большой столовой все перешли в малую гостиную, где ожидали их накрытые к десерту столики, разговор сам собой изменил русло, хотя и продолжал крутиться вокруг театральных тем.
– Скажите, господин Уманцев, ваше мнение, – попросил один из гостей, глава губернской банковской ассоциации Никита Дмитриевич Бушев, – что есть настоящий вид искусства: трагедия или комедия? Я что-то сомневаюсь насчет комедии. Вот у вас в театре ставят «Женитьбу», я смотрел, хохотал до коликов. А все же чувство осталось брезгливое. Что же такое? На сцене фигурируют пьяные мужики, лакеи, какие-то уроды-помещики! Не только в этой пьесе, и в других… Нет, решительно не могу считать комедию высоким искусством!
– Да, Петр Арсеньевич, – подхватила жена банкира, – вы вот играете и в трагедиях, и в комедиях. А что больше любите?
Теперь, когда гости сидели за отдельными столиками, Уманцев оказался рядом с Леночкой. Он ответил не сразу: подал девушке чашечку тонкого, почти прозрачного фарфора, с трудом оторвал взгляд от склоненной белокурой головки.
– Знаете ли, – сказал, повернувшись к Бушеву, – «Женитьба», на мой взгляд, комедия гениальная. Впрочем, о вкусах не спорят. Я же, да, больше играю и люблю играть в трагедиях. В моем характере, наверное, есть нечто, позволяющее раскрыться, раскрепоститься именно в трагической ситуации. Однако существуют ведь и иные комедии – как мольеровские или «Горе от ума»… Вы понимаете, о чем я? Они временами очень смешные, а временами такие горькие и драматические… В них все переплетено, как, впрочем, и в жизни! Вот в таких комедиях я люблю играть.
