«Как и ты. А кто еще тебе нужен?»
«Семья и жена».
«А ты готов их защитить и сделать так, чтобы твои дети пошли по стопам отца?»
«Я казацкого рода. Мои дети будут казаками, как и я».
«Это ты так думаешь. На самом деле это не совсем так…».
«Что ты имеешь в виду?» – спросил я, но Сарифия мне ничего не ответила.
– Хватит на первый раз, – раздался тихий голос батьки.
Я открыл глаза. Вернидуб сидел рядом. Его волосы слегка шевелил ветер. Чем-то батька был похож на волхва. Длинные волосы, спадающие на плечи, повязка на лбу, перехватывающая их, усы, придавали Вернидубу внешний вид древнего русича, только безбородого (Вернидуб бороды не носил), каким-то самым чудным образом еще сохранившегося в здешних краях.
Степь все также была тиха. Вдали виднелись силуэты диких быков и других животных. Слабый ветерок, играя высокой травой, как будто бы забывал, что он делал и утихал, а травы, которые были особенно густы возле холма, что-то тихо шептали.
– Видел Сарифию? – спросил Вернидуб.
– Да, – ответил я. – Только одета чудно как-то. Я даже у скифов таких одежд не видел.
– Ты много чего не видел, – отозвался Вернидуб. – Сарифия после этого будет помогать тебе. Тебе разрешен доступ в банк ее данных. Только не злоупотребляй такой возможностью, а то закроет. Через банк данных можешь получить информацию о любом объекте, который находился в поле ее видения. Можешь, конечно, и сам посмотреть, но случаи бывают разные…
Внезапно батька замер.
– Пора уходить, – негромко заметил Задерига. – Едет кто-то. Вскоре здесь будут, но уйти, если мы сейчас спустимся с холма, мы успеем.
– Да, пора уходить, – сразу же согласился с отцом Вернидуб.
Он быстро встал, слегка размял ноги, взял посох, сумку, накидку, на которой сидел, и сразу же начал спускаться с холма.
«Жду вас, приходите», – прозвучало у меня в голове, когда спускался.
«Это Сарифия нас приглашает», – сразу же мысленно пояснил Вернидуб.
Через несколько минут нас уже не было на месте. Только Сарифия – страж степи, все также с высоты холма взирала на степь.
Шли столетия, сменялись народы, населяющие здешние земли, прокатывались волны нашествий, менялось лицо земли, времена года, но неизменно стояла, стоит и будет продолжать взирать с высоты Сарифия.
Только лишь в ваше время, потомки, она покинет свое место. Алчность, жадность, желание поживиться за чужой счет, разграбив могилы, чей покой охраняла каменная баба, в конечном итоге приведут к тому, что каменное изваяние будет разбито, а тонкая оболочка рассыплется. Некому будет позаботиться о Сарифии. К тому времени наступят суровые времена. Не останется тех, кто может ей помочь. Впрочем, я никого не виню. Будущее, чьи картины я все чаще вижу во всей своей отчетливой неприглядности, говорит само за себя, но все-таки в нем еще сохраняется лучик солнца и надежды, лучик воли, обещающий со временем утвердить с новой силой такое явление, как жизнь.
Молодость – пора, быстро проходящая. Как правило, пока ты молод и чувствуешь избыток сил, которые надо куда-то деть, действия твои, скажем честно, мало разумны. Поэтому бывалые казаки, глядя на подбоченившихся молодых хлопцев, прямо сидящих на конях и выставляющих грудь вперед, только лишь посмеиваются в усы. Я до той поры, пока в волосах все чаще не начала проскакивать седина, не слишком задумывался о причинах усмешек казацких батек. Их становилось на Сечи все меньше. Прежние казацкие обычаи уходили в небытие, как и их носители. Мир незаметно становился другим. Даже песнь степей, которую я слышал с детских лет, под завершение моей жизни звучит уже по-другому. В ней меньше жизни и раздолья. Война, идущая с все большим ожесточением, подрывает силы народа. Лучшие сыны погибают, а те, кто выживают, по большей мере не хотят быть верными делу отцов и дедов.
