– Мы не успеем подготовить новую плиту, – виновато доложил Нума.
Жрец вперил в каменщика холодный взгляд:
– Сделай изъян незаметным и установи перекладину.
Нума заполнил гнездо глиной и вдавил в нее осколки щебня – теперь никто, кроме него самого, не смог бы обнаружить изъян в плите. И все же святилище стало несовершенным. Нума содрогнулся при мысли о том, что об изъяне станет известно верховному жрецу.
– Не миновать мне жертвенного алтаря, – пробормотал каменщик. – Такова моя участь.
Перекладину водрузили на место, и строительство Стоунхенджа завершилось – за пять дней до праздника летнего солнцестояния.
На пиршестве в честь строителей святилища Нума, исполненный гордости и страха за свою жизнь, напился хмельного меда и крепко уснул. Впрочем, наутро он продолжал терзаться мыслями об убийстве Тарка, об изъяне, допущенном при строительстве хенджа, и о всеведущих жрецах.
Перед самым рассветом, когда луна еще не зашла, верховный жрец Длух явился в новое святилище.
«Свершилось», – удовлетворенно думал он.
Создание нового святилища не только знаменовало окончание лунного и солнечного цикла, но и свидетельствовало об окончании невзгод благословенного Сарума. Круг исполинских камней сомкнулся, заключив в себе солнце и луну, день и ночь, зиму и лето, весну и осень, жизнь и судьбу Сарума, бесконечную смену дней и гармонию небес.
За пять дней до праздника летнего солнцестояния вождь Крун, по обычаю, пошел охотиться на вепря.
На заре Длух призвал к себе носильщиков и отправил гонцов к вождю.
Перед каждой охотой верховный жрец совершал жертвоприношение богине Луне и просил ее послать щедрую добычу. На рассвете Длух прибыл на опушку леса в восточной долине, где уже собрались охотники – пятьдесят мужчин в толстых кожаных куртках, – вооруженные короткими тяжелыми копьями с широкими кремнёвыми наконечниками, луками и стрелами. Посреди поляны красовался Крун – высокий, полный сил, как в молодости. Седые кудри прикрывал излюбленный головной убор вождя – лихо заломленная шапка с длинными зелеными перьями. С широких плеч Круна ниспадала короткая зеленая накидка, а на поясе висел устрашающий кремнёвый охотничий нож. Четверо сильных и ловких юношей-носильщиков стояли рядом с легкими носилками, ожидая приказаний. Крун хриплым басом перешучивался с охотниками. Длух обрадованно вздохнул – именно таким он и помнил своего сводного брата.
Всех очень обрадовало то, что вождь снова вышел на охоту. Краснолицый толстяк Муна, старший охотник в традиционном багряно-черном одеянии, деловито расхаживал по поляне. Голову Муны, по обычаю, венчали оленьи рога, а в руках у него был охотничий рожок, богато изукрашенный золотом и бронзой. Старший охотник давал последние наставления псарям – восемь пар гончих нетерпеливо рвались с поводков. Собаки тяжело дышали, высунув язык; в студеном утреннем воздухе из жарких пастей вырывались облачка пара. От Муны ни на шаг не отходил его внук, десятилетний мальчишка, которого впервые взяли на охоту.
– Сам Крун обещал его свежей кровью окропить, как вепря поднимем, – ухмыльнулся Муна.
Вождь поглядел на мальчика и вспомнил, как в таком же возрасте отправился на охоту с отцом. Охота была успешной, и отец, отрезав кровавый кусок от туши вепря, мазнул сына по щеке – юный Крун не смывал засохшую кровь целый месяц и гордо носил отметку, свидетельствующую о его взрослении.
