– Пусть идёт, молчи… – прошептала Полина.
Сашка продолжил путь. «Кричат, что больше дров нарубил, не ходить же каждый день» – подумал.
– Оденься, мама, простынешь, – плачущим голосом проговорила Зина.
– Идиот! – дрожа от ветра и испуга, выругалась Полина. – Придёт, получит оплеуху…
– Мама, он не понимает, что можно, а что нельзя.
– Молчи, зелёная учить! – напустилась мать на дочку. – Лучше быстрей иди через мост, чего доброго, заблудится.
А малый уже вступил в лес. Задрав голову, он начал прикидывать, какое дерево срубить. Вокруг возвышалась чаща. «Верёвку, плохо, я не взял. Ладно, платком свяжу», – рассуждал. Тут он почувствовал, что защипали пальцы ног. «Как тогда, замёрзли», – подумал, вспомнив вечер, когда бабка везла его в санях. Топор тянул малыша вбок. Он вытащил его и ткнул в дерево. Но дерево рубиться не захотело. Тогда малый сел на пенёк, отдохнуть. «Посижу, – решил, – и начну рубить». Осмотрелся. Вдруг солнце зашло за тучу, и в лесу потемнело, как вечером. «Больше не пойду один в лес, зачем темно стало?» – захныкал малыш. Но вспомнив, что до вечера далеко, вытер слёзы и взялся за топор.
А в это время Зина попыталась перейти реку, но лёд стал гнуться под ногами, и она возвратилась на берег и поспешила к мосту, который был недалеко.
Завыл ледяной ветер, детишек загоняя в дома. Серый воробышек побил клювом о стекло окна. Постучал, повертел крохотной головкой, как будто желая пожаловаться, что больше не в силах со стужей бороться.
– Старик, это ты долбишь? – обратилась Василиса к мужу из комнаты.
– Это ветер, – скручивая дратву, откликнулся Ефим Ерёмин.
Василиса, отложив шитьё, подошла к окну.
– Пичуга это стучит, Витина душа, видно, прилетела…
– Чепуху не мели, – ответил, сплюнув, Ефим. – Глаза не успела продрать, а уже про души толкуешь…
– А о чём толковать? – сказала, вздохнув, Василиса, засовывая в печку дрова.
– О живых, – пробасил Ефим. – Растили, растили, и остались одни, Машка и та убралась.
– Не найти добра ей с хулиганом своим, – вставила Василиса. – Чует сердце, не найти.
– Точно, – согласился Ерёмин. – Затянет куда-нибудь, да и бросит. А пускай живут, как хотят, не маленькие, в советах не нуждаются. – Он удобнее сел за сапожный столик.
– Не усаживайся, старик, топай за хлебом, – прикрикнула на мужа Василиса. – Обещали привезти.
Ефим, послушавшись, снял с себя фартук. Проводив мужа, Василиса разложила выкройки и принялась шить.
В облаке морозного воздуха показалась в дверях Агафья Кирилловна.
– Я по нужде пришла, – сказала она, – не дашь мыла? Постирать хотела, а нечем.
– Нету, сватья, и грамма нету, – отвечала, руки разведя, Василиса.
Агафья Кирилловна, постояв, взялась за ручку двери.
– Посиди, сватьюшка, давно не была – богатой стала?
– Нет времени, – сказала, вздохнув, Агафья Кирилловна, зайдя в комнату и присев на табурет. – А ты всё копейку зарабатываешь.
– Без дела не сижу.
– Громко стучит Зингер, а шьёт хорошо, – сказала Агафья Кирилловна, посмотрев на тёмную от времени машинку. – У меня ситчик остался, не сошьёшь рубашку?
– Сошью, когда заказов не будет.
«Знаю твои отговорки», – подумала Агафья Кирилловна.
– Ксения не пишет? – спросила Василиса.
– Нет, молчит, – отвечала, покачав головой Агафья, Кирилловна. – Забыла ребят и нас, стариков, позабыла, ума уже не приложу, как жить, Полина отнекивается от Сашки.
В избу ввалился Ефим.
– Без хлеба? – спросила Василиса.
