– Нет, милая, неграмотная.
– Вот это-то плохо. Ну, коли неграмотная, то сиди и на картах гадай, а нет, так ешь что-нибудь… Хочешь – пастилу ешь, хочешь – орехи кедровые грызи. На обеденном столе закуску накрой из разных сортов и выпивку всякую поставь. И пусть она целый день стоит.
– Ладно. А самой сидеть?
– Сама сиди. Принесет почтальон карточки поздравительные – вели ему двугривенный на чай дать, а карточки вынь из конвертов и положи на тарелку.
– Там, где закуска?
– Нет, нет… Тарелку отдельно поставь. Поставь на видном месте. Вон хоть там, перед зеркалом. А ежели публика поздравляющая будет приходить, то проси садиться и заводи политичный разговор.
– А целоваться с мужчинами не надо?
– Не надо, не надо. Целуются только в Пасху. Ты просто только руку подай и сейчас такие слова: не хотите ли, мол, выпить и закусить.
– А самой не есть и не пить за компанию?
– Нет, не ешь и не пей. Модные дамы не едят и не пьют при публике. Да и понатянуться можешь, если со всяким-то прикладываться, а это не модель.
– Вот политичные-то разговоры я не умею…
– Да ничего нет трудного. Одного спросишь: где вы изволили быть у заутрени? Другого: были ли перед праздником в театре? Третьего, который ежели постарше и посолиднее, спросишь: почем гусей к празднику покупали?
– Только и всего?
– Только и всего. А скажут тебе комплимент – не стыдись и рукавом не закрывайся.
– Как? Как ты сказала? Что скажут? – спросила Акулина.
– Комплимент.
– Это что же такое обозначает?
– Ну, к примеру, похвалит кто-нибудь твою красоту, так ты рукавом глаза не закрывай и отвечай с улыбкой так: «Полноте… Какие вы насмешники!»
– И больше ничего? – спросила Акулина.
– Да ведь там глядя по обстоятельствам. Так вперед обучить нельзя. Одному гостю надо одно сказать, чтобы было к месту, а другому другое.
– Вот к месту-то чтобы сказать, милая девушка, у меня и не выходит.
– Ну, как-нибудь попривыкнешь. Сразу ведь нельзя. Однако прощай. Пора мне. И так уж чувствую, что ругательски изругает меня моя полковница.
Катерина поднялась с места и расцеловалась с Акулиной. Акулина бросилась ее провожать на лестницу.
Праздник Рождества. Трифон Иванович отправился к обедне в приходскую церковь. Отправилась и Акулина, навьючив на себя все имевшиеся у ней наряды. Вышли они не вместе, но на дороге Акулина догнала его.
– Как вы спешите, так просто даже удивительно! Словно на пожар, – сказала она.
– На молитву спешить – не грех, а вот с молитвы – дело другое, – сухо отвечал Трифон Иванович.
– Я-то за вами еле успела.
– Да и нечего было успевать.
– Ну, все-таки приятнее в компании…
– На молитве можно быть и без компании.
Произошла пауза. Трифон Иванович ускорил шаг. Ускорила и Акулина.
– Трифон Иваныч, похожа я теперь на даму в этой шубе и шляпке? – спросила она.
– Да уж похожа, похожа… Ну тебя…
– То-то, я думаю, отчего же мне не быть похожей? Не хуже я других.
В церкви, поздоровавшись с церковным старостой, Трифон Иванович стал около свечной выручки. Акулина поместилась рядом с ним. Трифон Иванович покосился, но ничего не сказал. Через несколько времени Акулина положила на свечную выручку гривенник и сказала церковному старосте:
– Две свечки поставьте: одну празднику, а другую мученику Трифону.
Трифон Иванович стоял, молился и подпевал хриплым басом за певчими. Акулина прислушивалась и наконец шепнула ему:
– Как это вы чудесно все знаете, что петь нужно. Словно дьячок.
