Трифон Иванович тяжело вздохнул и, пощипав седенькую бородку, произнес:
– Ах, Акулина Степановна, чего ты просишь! Не дела ты просишь!
– А не дела, так нечего меня и чай пить звать.
Она быстро поднялась со стула.
– Постой, постой… Куда ты? – остановил ее Трифон Иванович, тронув за рукав.
– За постой-то деньги платят, – сострила она и ударила его по руке.
– Посиди, Акулина Степановна. Ну полно тебе… Может быть, как-нибудь и сговоримся.
– Да что «посиди»! – опустилась она снова на стул. – С немой дурой, кажется, легче сговориться, чем с вами. Вы вот обещали приказчикам приказать, чтобы они меня Акулиной Степановной величали, да так и не сказали. На посуле-то вы, как на стуле.
– Скажу, скажу. Сегодня же вечером скажу.
– Ни за что не поверю, пока сама не услышу, как будете говорить. И я хочу, чтобы этот разговор был при мне.
– Да ведь тогда сейчас тень на меня наведется, сейчас все обозначится…
– А что вам до тени? Вы не девушка. Вот я и мужнина жена, да тени не боюсь.
– Садись ближе и потолкуем, как бы нам все это получше сделать, чтобы заставить приказчиков Акулиной Степановной тебя величать.
– Да что тут думать! Цыкните на них хорошенько – вот и весь разговор.
– Садись же поближе… – повторил Трифон Иванович.
– А вы прежде заслужите, потом и требовайте, – кокетливо отвечала Акулина, кивнула головой, но с места не двинулась.
– Да уж заслужу. Обещаюсь заслужить.
– А вот когда заслужите, тогда и разговор другой.
– Ну, я сам к тебе подвинусь поближе.
– Пожалуйста, пожалуйста…
– Ну, полно… Сиди смирно… Пей чай-то… А мы вот сейчас, сидя рядком поговорим ладком, как нам с приказчиками-то… Да не серьезничай! Ну, полно… Зачем ты серьезное-то лицо?.. Ну, улыбнись, ну, покажи зубы…
Трифон Иванович взял Акулину за руку.
– Какие вы, право… Ну, как я могу улыбаться и зубы показывать, коли у меня на душе тошно, – отвечала она и улыбнулась во всю ширину лица, показав ряды белых, как перламутр, зубов.
– Вот, вот… Ну, спасибо! – заговорил он, взял Акулину за обе руки, посмотрел ей в глаза и со вздохом произнес: – Эка ты баба-то какая распрекрасная да занятная! Какой хошь серьезный и деловой человек будь, ты и того с ума сведешь своей красотой! Ну, улыбнись еще, улыбнись… Покажи ямочки на щеках… Вот так, вот так… Хе-хе-хе…
И Трифон Иванович засмеялся старческим, дребезжащим смехом.
V. Нимфа когти расправила
Акулина сидела с Трифоном Ивановичем за самоваром и говорила:
– Что ж вы варенье-то из шкафа не выставляете? Я хочу, чтоб каждый день с вареньем чай пить.
– Сделай милость, Акуличка, поди и возьми себе в шкафу варенье. Шкаф отперт, – отвечал Трифон Иванович, млея около Акулины.
– Мне лень. Подите и принесите сами.
– Ах, какая ты требовательная! Ну да изволь…
– А отчего же мне не быть такой? За что же нибудь я старика полюбила.
– Ну уж… Будто я такой старик?
– А то как же… Вон у вас овчина-то на голове вся облезла даже. Зубов нет. Вместо зубов на манер как бы два пня гнилых. Слышите, я хочу, чтобы мне каждый день, утром и вечером, без вас и при вас чай внакладку пить.
– Сделай одолжение.
– И чтобы уж самой сахаром распоряжаться. Я и приказчикам буду выдавать… Давайте-ка сюда ключи. Давайте, давайте… Нечего тут…
– Да ведь у меня тут ключи и от комода с бельем.
– Когда белье понадобится, то у меня спросите.
– Полно, Акулинушка, неловко.
– Говорят вам, давайте. Это еще что за мода артачиться! Ну вот, я теперь ключница. Так вы ужо вечером приказчикам скажите, чтоб они меня ключницей предпочитали и Акулиной Степановной звали. «Я, мол, сам ее за ключницу предпочитаю и Акулиной Степановной называю, так и вы обязаны».
