Сатурн, Змея и Амариллис - страница 16

* * *

Глухой топот наших нестройных шагов, цепочкой поднимавшихся к мастерской, был единственным звуком, нарушавшим покой этого дома. Гул часов остался внизу, и каждый из нас хранил молчание, я – от волнения, она – в предвкушении. Оказавшись, наконец, у входа в мастерскую, мы сделали последнюю остановку. Шаги стихли, настала полная тишина. Проглотив накопившуюся слюну, я осторожно, будто боясь обжечься, повернул ручку.

Сухой скрип медленно открывающейся двери залил собой комнату на мансардном этаже. Перед глазами предстали голые стены, выкрашенные неровными слоями белил, кусочек неба, виднеющегося через пыльное окно, и толстая паутина простыней, покрывающая непроницаемым слоем ткани всю имеющуюся мебель и множество стоящих вдоль стен и составленных стопками картин, чьи квадратные и прямоугольные формы угадывались сквозь изгибы белого сатина. Шагая по лежащим на полу эскизам, как по опавшим осенним листьям, мы аккуратно приблизились к мольберту, огороженному ширмой.

– Я покажу Вам одну неоконченную работу. Если всё будет в порядке – сможем посмотреть на что-нибудь из завершённого.

– В каком смысле «в порядке»?

Я не знал, как объяснить, и стоит ли тратить сейчас на это время. Осознав, что внутри меня самого бурлит волнующее нетерпение увидеть реакцию Белинды, я сделал над собой последнее усилие и сорвал покров с холста. Уродливая красота, очаровательно пульсирующая нежными красками порока, едва только зарождающаяся во всём своём мерзком великолепии, явилась перед глазами моей спутницы. Затаив дыхание, не издавая ни звука, я ждал того, что случится дальше. Так долго, что мои лёгкие начало сводить спазмом, вынуждая всё же сделать глоток застоявшегося воздуха, прервав эту немую паузу. Не дождавшись ответа и шагнув навстречу картине, я заглянул в лицо Белинды. Её широко распахнутые глаза не моргали так долго, что капельки слёз начали скапливаться в их уголках. Яд зелёной радужки почти полностью уступил холодной тьме зрачков, словно бы я скрестил взгляды с дикой кошкой в безлунную ночь, а не с человеком. По щекам её разлился сладостный румянец, а из полуоткрытых губ вырывалось глубокое, прерывистое дыхание.

– Прекрасно…

Её скользящий шёпот едва достигал моего слуха.

– Что Вы сказали?

– Отвратительно прекрасно…

Утратив дар речи, я недвижимо смотрел на то, как она вращала головой, искала лихорадочным взглядом силуэты всех остальных картин. Бессловесно я наблюдал, как она, пошатываясь, брела к ним, смело срывая их плотную вуаль, обнажая их ужасающую прелесть перед лицом белого света. Стояла, очарованная, плакала и смеялась, бегая от одного холста к другому, кружила по комнате в неистовом танце, точно язычница, полная безмерного счастья, невероятной красоты и несравненной свободы.

– Любил ли ты когда-то, Адам? Лишь только так ты мог бы осознать, какие чувства распирают моё сердце в этот миг.

Та лёгкость и искренность, с какими эти слова были брошены в воздух, ввели меня в полнейший ступор.

– Не стоит так опрометчиво говорить подобных глупостей. К тому же, разве уместна такая скорая фамильярность?

Белинда остановилась, вонзила в меня свой взгляд и медленно подошла, почти вплотную, так близко, что я ощутил на себе её горячее дыхание.

– Такое ощущение, будто сейчас я узнала тебя намного ближе, чем мог бы любой другой человек, не выносящий присутствия этих полотен. Словно я заглянула в твою обнаженную душу, увидела каждый дюйм твоей трепещущей голой кожи. Теперь нет нужды для напускной вежливости, тайн и недомолвок – я познала тебя и с радостью отплачу тем же. Со временем.