Ива подождал, пока оклемается, а затем вышел.
«Глупо идти и к Прохору, и к матери. Она может подождать», – решил Ива, перешагивая чуть взятые морозом лужицы. Ива надеялся, что к тому времени, как он придет, Любовь еще не вернется или уже уйдет, чтобы не встречаться с ним еще раз. Наверняка Прохор выставит ее, как делает всегда: именно за это Любовь и ненавидела Иву. Женщина не может не ощущать пренебрежение, направленное на нее, и наоборот – не может не ощущать участие к чужому человеку. Любовь была чутка и сразу смекнула, кто такой Ива, потому, то ли из-за ревности к брату, то ли из-за личной неприязни, сторонилась его. К тому же ее душила досада на саму себя: ведь именно она впервые привела Прохора к ним в дом, познакомила с Гаврилой, с Ивой – с Саввой. Поначалу Любовь с легкостью терпела присутствие Ивы, отдавалась душой Андрею и Мане, а после – и Гавриле. К всеобщему удивлению, они не только поладили, но и полюбили друг друга братской любовью, хотя сперва поглядывали друг на друга с подозрением.
«Ведь Любовь даже влюбилась в него, – думал Ива, улыбаясь. – Глупышка. Ничего-то она не смыслит в любви».
Безликое здание, отделенное от всех заброшенной детской площадкой, оказалось перед Ивой. Один лишь фонарь горел вдалеке улицы, возле последнего подъезда, и едва заметно мерцал. Ива вошел внутрь подъезда, стены которого покрывала облупленная зеленая краска, и постучал в третью квартиру. За дверью что-то грохнуло, послышался визг, как будто женский, – Ива увидел Прохора.
Он стоял в белой рубахе с подвернутыми рукавами, кое-где виднелись желтые, впитавшиеся в ткань пятна. Пухлые его ноги были наполовину голыми, шорты едва касались круглых розовых колен. Лицо Прохора, мягкое, овальной формы, с румяными щеками, светилось в комнатной тьме. Он растрепал льняные волосы, выглядевшие отдельным пятном в коридорной мгле, и пригласил Иву войти внутрь. Они долго стояли и смотрели друг на друга без слов. Ива думал, как поскорее освободиться и доделать работу; Прохор перебирал в голове оригинальные приветствия и ругал себя за робость.
Прохор вздохнул, улыбаясь, и легко ударил Иву по плечу.
– Не думал, что ты все-таки зайдешь сегодня. Обычно, когда я прошу тебя прийти, ты приходишь через месяц.
Ива улыбнулся и показал на дверь: «Ты же знаешь – Савва. Мой долг, моя клетка, моя слабость».
– Прости, дружище, ты же знаешь… учеба и моя работа. Ее же нужно когда-нибудь кончить.
Прохор не ответил и прошел по коридору, свернув налево и пройдя в комнату. Он жил вместе с Любовью, переехавшей к нему из родного города два года назад после окончания школы. Повсюду являлись следы неопрятного, молодого жилья: разбросанная одежда, мусор, связанный в мешки и ожидающий своего часа, не убранная и не мытая посуда. Словом, всякий уголок в квартире был уставлен различным хламом. Прохор не замечал ни грязи, ни цепкого взгляда Ивы, и обдумывал что-то. Он мялся возле окна, переступая с ноги на ногу и явно стараясь подобрать верные слова. Ива ждал; его смущало вдруг появившееся хитрое выражение на лице Прохора.
– Что ты там топчешься? – Ива присел на диван, скинув с него кучу одежды. – Времени у меня совсем мало, дружище. Надо бы забежать в корпус, где жил Савва: он просил забрать оставшиеся вещи. Успею ли? Господи, как же я замучился… Ну, Прохор!
– Какие вещи?
В дверях показалась Любовь, одетая в длинную белую майку, с высоким густым хвостом на голове. Она прислонилась к стене.
