Сбившиеся с пути - страница 10

Один раз Глеб все же прервал Кошкина:

– Извините, Матвей Матвеевич, вы упомянули однорукого Капитона Иванова. Конечно, иметь в России фамилию Иванов все равно что вовсе не иметь фамилии. Но знавал я похожего солдата на фронте, вроде бы он из ваших мест… Круглолицый такой, чернявый, вертлявый. Наверное, героя сейчас из себя корчит, хотя… Руку-то глупо потерял. Себе на уме.

– Не в бровь, а в глаз – нашего Капитошки портрет! – подтвердил Кошкин. – Да, парень не без хитринки. Есть в кого – мельников сын. А Капитошка с самого детства с братишкой моим Гришкой не разлей вода были. А потом угораздило обоих в Дашку Зотову втрескаться. Девка она, конечно, красивая, приметная, работящая. Вот только манер всяких бестолковых успела нахвататься. Барышням в имении два года прислуживала. Вроде как тоже благородной себя почувствовала – тоже мне, цаца… Но один черт эти петушки рассорились и дрались не раз. Конечно, как с германской войны вернулись, дурь-то прошла. Помирились. Хотя все равно уже не прежняя дружба.

Вскоре со стороны Липовки стало доноситься блеяние, и вот двуколка наконец въехала в село. Пахло навозом. Полная луна освещала темные избы. Глеб заметил, что примерно в половине окон горел тусклый свет.

– Раньше с темнотой сразу спать ложились, – вздохнул Кошкин. – А нынче людям покоя нет почему-то.

– К нашему приезду готовятся, – меланхолично заметил Глеб. – Вы же писали своим, что скоро в гости нагрянете. Сами понимаете – все село об этом знает. Так что тут быстро смекнули, что к чему.

В этот момент двуколка поравнялась с невысокой плотной старушкой с лукошком.

– Здорово, Лукьяновна! – весело приветствовал ее Кошкин. – Неужто на ночь глядя по грибы ходила?

– Батюшки, Матюша пожаловал, как солнышко красное! – откликнулась старушка. – Все шуткуешь… Какие там грибы. К куме за пирогом бегала. А ты родителев позабыл совсем. Целое лето глаз не кажешь. Так и осел в городе со своей револьверцией…

– Революцией, – машинально поправил старушку Глеб. – Что-то лукошко, Лукьяновна, вам руку не по весу тянет. Под пирогом, думаю, грибочка три по полштофа – того и гляди зазвенят. Наслышан, вы главная в Липовке по ним мастерица.

– Батюшки! – опешила Лукьяновна. – Как наскрозь пронзил. Только что-то, милок, не припомню я тебя. Не видала никогда прежде…

– Это товарищ Бежин, из города, – пояснил Кошкин. – Шибко ученый человек! Ты не смущайся, Лукьяновна, доставай «грибочки» Как раз нам пригодятся. Почем они у тебя нынче?.. Только смотри, поаккуратнее с этим делом…

Минут через пять двуколка остановилась у неказистой бревенчатой избы. Между ней и соседними домами темнели изгороди из кольев. К избе примыкала калитка с воротами. Кошкин спрыгнул с двуколки, открыл заскрипевшую дверцу и вошел во двор. Распахнул изнутри обе створки и завел лошадь с экипажем. Глеб скромно зашел следом и с улыбкой наблюдал, как командир обнимается и целуется с высыпавшими из дома родными – отцом с матерью, дедом с бабкой, младшим братом Гришкой и двумя совсем юными сестрами.

Обе украдкой бросали на Глеба оценивающие взгляды, и тот почувствовал себя несколько неловко. Двадцатидвухлетний Григорий был очень похож на старшего брата – такой же рослый, крепкий и видный молодой мужчина. Он долго тряс Глебу руку, а потом прикрикнул на сестер:

– Чего зыркаете, бесстыдницы! Марш обе за комитетчиками!

Девчат как ветром сдуло со двора, а все остальные прошли в дом – и сразу за стол. Пока хозяйка подносила с кухни нехитрую снедь, стали подтягиваться члены сельского комитета бедноты общим числом семь человек. Возглавлял их Григорий Кошкин. В ходе застолья Глеб сразу определил, что парень тот толковый и много повидавший на своем коротком веку, особенно за три года на германской войне. В отличие от старшего брата Григорий войну вспоминал нередко. Захмелев, рассказывал одну историю за другой: и про бои, и про госпиталь, и про революционные прокламации в окопах, и про службу фельдшером.