– Очень надо! – сказал эмир.
– Я буду помнить тебя, Мустафа! – пообещал женский голос.
– Будешь приходить с детьми! – сказал Мустафа.
– Обязательно!
– И плов – каждую пятницу!
– Садись уже! – потребовали голоса.
Мустафа закивал.
– Сажусь, сажусь! Куда?
Камаль показал место. Мустафа словно сжался за языками пламени. Голос его звучал неуверенно.
– Сюда?
– Да.
– И сразу стану аль-куддушем?
– Или не станешь.
– Вряд ли я достоин…
Мустафа сел.
И в третий раз холм вздрогнул, а Вязирку подбросило так, что он перевернулся и сломал своим телом несколько веток. Костер выплюнул искры и лепешки горящего кизяка, словно ими подавился.
– Ай! Ой! Держите меня! – закричал Мустафа.
Все бросились его ловить. Люди в темноте сталкивались и падали.
– Помогите!
– Да не катись ты!
– Ай!
Мустафу остановили, кажется, когда он уже был готов сигануть вниз по склону холма. Высота приличная.
– Не принимает! Не принимает! – причитал Мустафа, пока его вели под руки обратно.
Огорчение в его возгласах мешалось с облегчением.
– Камаль! Садись, Камаль! – закричали люди.
– На тебя надежда!
– Кто, если не ты?
Вязирка заволновался. А ну как и Камаля место опрокинет? Может такое быть? После Камаля и достойных людей-то не останется. Что делать тогда? Наверное, в Буххаране придется искать. Или в Юф-Беке.
Вязирка сжал кулаки.
– Давай, друг Камаль, – прошептал он.
Камаль вышел к костру и поднял руки. Его встретили одобрительным гулом. «Камаль! – прошептало в голове Вязирки. – Камаль!».
Налетел ветерок, качнулись ветви чинара.
– Уважаемые! – произнес Камаль.
Он дождался, когда установится тишина. Прошел к дереву. Голос его зазвенел струной.
– Уважаемые. Как бы это не казалось вам неправильным и малодушным, но я не сяду. Простите меня, только не вижу я себя аль-куддушем. Не хочу. Не моя это судьба. – Он повернулся, поклонился темноте, взблескивающей десятками глаз. – Простите, господин эмир, не держите зла на мое решение. Простите, люди, я не тот, кто сядет под чинар.
В полной тишине Камаль пошел прочь.
Вязирка был ошарашен. Да и прочие жители Мемек-тули не сразу сообразили, что сказал Камаль. Зато какой потом поднялся шум! Какой крик!
– Камаль! Как же так?
– А кто звал всех на холм?
– Кто теперь… Эй! Кто теперь сядет?
– Камаль!
– И что дальше?
Сначала одна, потом другая, третья фигуры отправились за Камалем вдогонку, надеясь узнать, усовестить, спросить, как он мог так их разочаровать. Они пропали, спускаясь с холма в сторону аяла. За ними потянулись остальные.
– Камаль! Камаль!
Женщины галдели. Мужчины цокали языками и качали головами.
– Эх, Камаль!
– Уважаемые! – пытался привлечь к себе внимание советник эмира. – Завтра! Пожалуйста, приходите завтра!
Его обтекали, как камень на пути.
– Завтра, – вздыхали и соглашались, будто через силу. – Завтра.
Костер потушили. Эмир с охраной тоже покинул холм. Вязирка слышал, как он, спускаясь, спрашивает советника:
– Может, мне сесть, Рашид? Я могу.
Ответ, если и прозвучал, то уже не дошел до ушей Вязирки. Скоро остался лишь лунный свет, ненадежный, то и дело гаснущий под набегающими облаками. Тогда Вязирка выбрался из своего лежбища, сел у погасшего костра и заплакал, ковыряя землю пальцами.
– Камаль, – всхлипывал он, – ты же мог… Зачем же?
Обида на друга царапала изнутри.
– Кама-а-аль.
Слезы текли, Вязирка вытирал их рукавом.
Ему не верилось, что друг мог совершить такое. Отказался. Все надеялись, а он… Как же так? – трепыхалось в голове у Вязирки. А мы все? А эмир? У него какая-то беда, весь аял это слышал. Нужно же помочь. Мустафа не хотел, но сел. Ихтирам сел. Джамур сел. Ох, Камаль, Камаль-друг. Уж если бы ты сел…
