Беготня, тяжелые ведра с ледяной водой, которую надо лить в аккуратное круглое отверстие норки, и испуганная мордочка зверька, которого тут же хватают безжалостно и убивают не злые, нормальные мальчишки. А потом их невозможные рассказы о количестве сданных в заготконтору шкурок для получения вместо денег – сахара – рафинада и пачек индийского чая.
Свету уговаривали остаться, обещали угостить вкусным жареным мясом, напомнили, что суслики – вредители полей.
День нахмурился тяжелыми тучами, брызгая ледяными мелкими иглами вернувшейся непогоды. Она шла по степи одна, ругала себя, мальчишек, жалела зверьков и опять задавала вопрос в никуда:
«Почему люди так жестоки?»
И теперь ей, затянутой в невозможную правду мельчайших подробностей медленного истязания живых людей, даже если вина их была доказана, было трудно оторваться от страниц и строчек, потому что все эти невероятные события не были придуманы. Они были прожиты автором и заключенным под номером Ш-854 в повести. И еще эти ужасные заключительные строки:
«Таких дней в его сроке от звонка до звонка было 3653. Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось».
Почему-то испугала мысль:
«А мама и папа знали, что такое возможно? Как их об этом спросить? Это невозможно! Как это все ужасно!»
Света положила журнал на шкаф. Оделась, по снежной укатанной дороге побрела к замерзшей реке.
Одиночество сейчас было спасением. Хорошо, что на улице в сгущающихся сумерках никого не встретила. Перед глазами вдруг вспыхнула картинка: крошки хлеба, которые подбирает голодный человек, не потерявший в этих каторжных условиях человеческого достоинства, мыслящий и любящий жизнь. И оставшийся в живых!
Дома молчала. Рано легла спать. Ночью проснулась внезапно часа в четыре от разговора родителей, доносившегося из-за неплотно закрытой двери кухни:
– Все, Лида, решено – я ухожу из райкома. Невозможно оставаться, если ты не разделяешь идеи, которые должен пропагандировать. Плохой из меня идеолог! Что я смогу ответить на вопрос любого колхозника, который прочитает вот этот журнал? Что я не знал? Кто же мне поверит?!
– Саша! Теперь, после речи Никиты Сергеевича Хрущева на ХХП съезде КПСС 10 ноября 1961 года, когда прозвучала правда о культе личности Сталина, никто не имеет права обвинять рядовых коммунистов в преднамеренном истреблении неугодных. Сейчас очень ответственное время для всей партии. Открытая правда больно ударила по авторитету каждого из нас. Мы все в ответе за эти тысячи невинно репрессированных и казненных.
– Лида, прочитав только эту повесть, можно с уверенностью сказать, что погибших могут быть тысячи. Расследования только начались. Ты знаешь, что я никогда не прятался от трудной работы. Считал особой честью, что мне, кадровому военному, доверили работать в райкоме коммунистической партии, но сейчас понимаю, что не справился. И мне люди уже не будут доверять, как доверяли раньше.
– Саша! Давай уедем из деревни в Борисоглебск, мой родной город. Ты – учитель начальных классов, мужчина, руки у тебя золотые. Устроишься на электромеханический завод, в школу, на железную дорогу. Большой город, много родни, знакомых. Снимем квартиру, дети будут учиться в большой школе. Устала я от этой замкнутости только на работе и семье. Мне, горожанке, пришлось научиться доить корову, принимать у нее роды, таскать на коромыслах сотни ведер воды, чтобы вырастить в вечной засухе ведро помидоров. И такая же судьба ждет наших девочек!
