Юра тоже разглядывал Лошкину. Как она не была похожа теперь на ту требовательную и всё-таки любимую студентами преподавательницу! И он первым нарушил неожиданно возникшую паузу в разговоре:
– Людмила Андреевна, почему вы здесь… газетами торгуете?
– Да я давно уже подрабатываю. Ты же, наверное, знаешь, что меня убрали из преподавателей, не дали защитить докторскую диссертацию.
– Да, я это слышал. Но так трудно с финансами?
– Есть необходимость. Подрабатываю потихонечку.
Людмила Андреевна не хотела рассказывать о настоящих своих проблемах. Не могла предстать в некоем жалком виде перед своим учеником – пусть хотя бы в каком-то духовном плане, ведь о физическом её положении можно было судить на взгляд. Да она и у бывших знакомых, влиятельных и теперь, не хотела просить помощи. Было это неудобно, некстати, да и как-то стыдно. Многие изменились до неузнаваемости. Что их просить? Другие её соратники, с которыми всё-таки не прервалась связь, даже и не знали о её трудностях. Ведь многим тяжело. Что рассказывать о своих проблемах?..
– Людмила Андреевна, – сказал Юра, понимая, что бывшая его преподавательница откровенничать не хочет, – если у вас трудности, вам бы могли помочь. Вы могли бы и в администрации где-нибудь устроиться…
– Что ты, Юра. Там теперь только демократы.
– Да какие демократы! Сплошь все бывшие коммунисты.
– Им, наверное, легко менять свои взгляды.
– Людмила Андреевна, я сейчас спешу. Но нам надо как-нибудь встретиться. Вы дайте номер телефона или адрес. Я найду вас.
– Да ты, Юра, если что, приходи сюда. Я теперь здесь днём почти всегда.
– Хорошо, – сказал Юра и начал прощаться.
Пошёл по направлению к автомобильной стоянке. Он думал на ходу, ёжась от мороза, о том, как помочь человеку. Он ещё не потерял своих иллюзий о возможности справедливых отношений между людьми. Хотя служба на новых должностях не укрепляла у него веру в человечество.
Он вспомнил, на ходу поднимая воротник куртки, одно литературное произведение, которое давно читал. Об интеллигенции. После Октябрьской революции один профессор, чтобы как-то прокормиться, торговал на базаре спичками. Людмила Андреевна напоминала того профессора. Но всё-таки по сюжету той книги учёный был востребован новой властью, и ему нашлась работа. Сопоставлял то и это время Юра – и уходил по своим административным делам.
Думал он, наверное, что и новой власти нужны умные и знающие люди. Но как всё не совпадает с тем, чему его учили! «Вот он, капитализм, – размышлял Кречетов, – и никакого не надо научного выжимания пота из трудящихся, чтобы они сами, будто бы по своему желанию, не были бы готовы даже замёрзнуть ради куска хлеба. А почему же не состоялся, Людмила Андреевна, – мысленно обращался к бывшей наставнице Юра, – этот философский переход количества в качество, чему вы учили? Наоборот, всё пришло к краху». И вспомнилось ему стихотворение Некрасова, которого любила читать студентам Людмила Андреевна: «Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей…»[3]
А Лошкина смотрела вслед бывшему своему студенту, и только когда большая его шапка замелькала совсем далеко, между припаркованными машинами, она вспомнила, что так и не продала ему газеты.
На базаре закрывались немногочисленные работающие ларьки и палатки. Холодно стоять на посту доходов, и торговые помещения – неотапливаемые. Людмила Андреевна решила ещё поработать, не уходить с базара. Забилась в свою конуру из картонных коробок и вроде бы как согрелась.
