Сборник «Последний стих» - страница 16

Последние годы она металась меж уроков словесности и стихов, что писались украдкой, будто любовные письма запретному возлюбленному. Революция отняла у неё всё, кроме слов – но разве может поэт быть нищим, если его карманы полны звёздной пылью? Умерла она тихо, в 41 год, в южном городе, где солнце, выходило на работу каждый день. А ей так хотелось услышать дробь питерского дождя, барабанящего по металлическим крышам.

Последние два стиха, поэтессой были написаны в 1928году.

Прислушайся к ночному сновиденью,

не пропусти упавшую звезду…

по улицам моим Невидимою Тенью

я за тобой пройду…

Ты посмотри (я так томлюсь в пустыне

вдали от милых мест…):

вода в Неве еще осталась синей?

У Ангела из рук еще не отнят крест?

12 июля 1928года

Успение

Спи! Вода в Неве

Так же вседержавна,

Широка и плавна,

Как заря в Москве.

Так же Ангел Белый

Поднимает крест.

Гений страстных мест,

Благостный и смелый.

Так же дом твой тих

На углу канала,

Где душа алкала

Уловить твой стих.

Только неприветно

Встретил Водный Спас

Сиротливых нас,

Звавших безответно.

О, кто знал тогда,

Что лихое горе

Возвестит нам вскоре

Черная Звезда.

1928 год

_____________________________________________________________________________________

ДРУНИНА

Юлия Владимировна

10 мая 1924г. – 21 ноября 1991г.

Поэтесса, по жизни которой можно писать историю Советского Союза.

Она была из тех, кого война отлила, как отливают пули на заводе: цельной, горячей. Восемнадцатилетняя санитарка, трижды раненная, трижды возвращавшаяся на передовую – не из упрямства, а потому, что иначе не умела.

«Я только раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу – во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне»

(Ю. Друнина, 1943).

А война, эта вечная спутница, так и осталась в её стихах – не парадной хроникой, а тихим стуком капельницы в полевом госпитале.

После Победы, когда страна залатывала раны кумачом из лозунгов, Друнина искала мир. Нашла его в любви к кинорежиссеру Каплеру – человеку, чья судьба была изрезана цензурой, как киноплёнка. Они жили, как герои старого кино: страстно, неосторожно, под перешёптывание завистников.

Ты рядом, и всё прекрасно:

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете… (Ю. Друнина).

Но главная битва ждала её в 1990-м. Депутатский значок на пиджаке фронтовички – жест отчаяния, как если бы Тёркин вдруг пошёл в чиновники. Она верила, что может остановить развал армии, как когда-то останавливала кровь у раненых.

«Мы – совесть. Мы – последний резерв.

Но даже совесть сегодня бессильна…»

(Из дневников Ю. Друниной, 1991).

Она задохнулась в гараже, как задыхалась её страна – под грузом пустых обещаний, разбитых иллюзий. Ирония судьбы: поэтесса, спасшая сотни жизней на войне, не смогла спасти ни себя, ни империю, в которую верила.

Они ушли почти одновременно – Друнина и СССР. Одна – в ноябрьский холод, другая – в декабрьскую метель. Но если империи оставляют после себя мавзолеи и флаги, то поэты – только строчки, дрожащие, как пламя свечи на сквозняке истории.

Гражданин своей страны, в которой жила, и в которую верила, и любила. Идущая по прямой, не признающая компромиссов, в первую очередь со своей совестью. Идеалист и романтик. Её было 67 лет. Перед уходом написала всем своим близким прощальные письма. А также последнее стихотворение.

Судный час

Покрывается сердце инеем —

Очень холодно в судный час…

А у вас глаза как у инока —