Сборник «Последний стих» - страница 17

Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.

Лишь издали

(Все ж крещеная!)

Помолюсь

За таких вот, как вы, —

За избранных

Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.

Потому выбираю смерть.

Как летит под откос Россия,

Не могу, не хочу смотреть!

1991год

ЕСЕНИН

Сергей Александрович

3 октября 1895г. – 28 декабря 1925г.

Великий певец русской деревни, чья душа, словно травянистое перекати-поле, металась меж крестьянскими корнями и городским оголтением. Родился в рязанской глуши, где река Ока лениво целует луга, а берёзы шепчутся с ветром. Но судьба, словно лихой ямщик, выхлестнула его на московские да питерские мостовые, где и зазвучала его песня – то щемящая, то буйная, да так, что сердце мужицкой Руси заныло в унисон.

Не пристало русской земле без распрей – хоть в политике, хоть в поэзии. Сошлись в словесной сече два богатыря: Сергей Есенин, пестующий «избяные» образы, да Владимир Маяковский, гремящий футуристским набатом. Как два крыльца – одно резное, под соломой, другое – бетонное, в конструктивистском лоске.

Первая встреча их случилась в Питере, ещё до революционной грозы. Явился Есенин в косоворотке, лаптях, словно вышел прямиком из лубочной картинки. Маяковский, кряхтя от усмешки, молвил: “Бутафория! Опереточный мужичок! Пари держу – скоро петушки-гребешки скинешь!”. Есенин же, через годы называл “Горлана-главаря”: “певцом банок Моссельпрома”.

И пошло-поехало: Маяковский пенял Есенину поэтику «идеализированной деревенщины», а тот ёрничал: «Твои стихи – будто кузнец молотом по наковальне: громко, да без души». Но и признавали за другом талант. “Из имажинистов лишь Есенин останется”, – бросал Маяковский журналистам. А Сергей отшучивался: “Что ни говори, а Маяковского не выкинешь. Ляжет в литературе бревном, и многие о него споткнутся”.

Смех смехом, а оба – истовые сыны своей эпохи. Один – скиталец, пропойца, сердцеед, что кружил головы бабам от Парижа до Тифлиса. Другой – «агитатор, горлан, главарь», в тройственном союзе с Бриками живущий. И хоть пути их расходились, как колеи на распутье, оба в итоге свели счеты с жизнью – с разницей в пять лет. Марина Цветаева, из парижской дали, представила их встречу на том свете:

"Советским вельможей…"

Зёрна огненного цвета

Брошу на ладонь,

Чтоб предстал он в бездне света

Красный как огонь.

Советским вельможей,

При полном Синоде…

– Здорово, Серёжа!

– Здорово, Володя!

Умаялся?– Малость.

– По общим? – По личным.

– Стрелялось? – Привычно.

– Горелось? – Отлично.

– Так стало быть пожил?

– Пасс в некотором роде.

…Негоже, Серёжа!

…Негоже, Володя!

А помнишь, как матом

Во весь свой эстрадный

Басище – меня-то

Обкладывал? – Ладно

Уж… – Вот-те и шлюпка

Любовная лодка!

Ужель из-за юбки?

– Хужей из-за водки.

Опухшая рожа.

С тех пор и на взводе?

Негоже, Серёжа.

– Негоже, Володя.

А впрочем – не бритва -

Сработано чисто.

Так стало быть бита

Картишка? – Сочится.

– Приложь подорожник.

– Хорош и коллодий.

Приложим, Серёжа?

– Приложим, Володя.

А что на Рассее -

На матушке? – То есть

Где? – В Эсэсэсере

Что нового? – Строят.

Родители – родят,

Вредители – точут,

Издатели – водят,

Писатели – строчут

Мост новый заложен,

Да смыт половодьем.

Всё то же, Серёжа!

– Всё то же, Володя.

А певчая стая?

– Народ, знаешь, тёртый!

Нам лавры сплетая,

У нас как у мёртвых

Прут. Старую Росту

Да завтрашним лаком.

Да не обойдёшься

С одним Пастернаком.

Хошь, руку приложим

На ихнем безводье?

Приложим, Серёжа?

– Приложим, Володя!