– Да и за минуту это, в принципе, невозможно! – добавил Ковин. – Возможно, Татьяна Матвеевна и знает таких невероятно скоростных… эм… ухажеров. Мало ли, что в мире встречается… Но лично я не знаю ни одного мужчину, который способен на подобное…
Татьяна Матвеевна заметно стухла. А Светлана Максимовна – и вовсе – делала вид, что она не причем.
– Если все высказались, то завершу, пожалуй, наше собрание! – вклинился Александр Семенович. – Алине Хаматовне рекомендую быть более осторожной и не давать поводов для сплетен… Никто здесь не сомневается в ее моральном облике. Верно же? Или у кого-то есть более весомые доказательства, чем пребывание наедине со студентом в открытой подсобке целую минуту и букет, преподнесенный студентом преподавательнице? – он обвел аудиторию взглядом. Коллеги предпочли промолчать.
Только Альбина Ахметзянова взглянула на меня с некоторым сочувствием, смешанным с завистью. Мол, за мной-то студент бегает, а у нее все наоборот. Ну да, они с Аней приложили титанические усилия, чтобы привлечь парней, а не избавиться от них. Надо сказать, Альбина выглядела вполне симпатично. Красавицей я бы ее не назвала, но аккуратные черты лица, светлые волосы, правда, не очень густые, и стройная фигурка вполне могли привлечь мужчину. Просто попался не тот субъект.
– Раз никто не спешит высказываться, то повторюсь. Алине Хаматовне следует вести себя осторожней, чтобы не давать поводов для досужих сплетен. В остальном, не вижу ничего ужасного в описанных происшествиях с ее участием. А теперь всем надо приступать к работе.
– Вот Татьяна Матвеевна облажалась! – радостно шепнул мне на ушко Ирек. А Настя Рудникова потащила срочно пить чай. Уж она-то знала, чего больше всего хочется после разбора полетов на заседании кафедры. По счастью, у Ирека начиналось занятие, а у нас с Настей было окно. И отличная возможность перекусить, перемыть косточки коллегам за их выступление на заседании кафедры и успокоиться. Мне, во всяком случае.
…Следующие недели прошли вполне буднично.
Вяземцев не приставал ко мне после лекций и не караулил с букетом в коридоре или возле крыльца корпуса. Да и в подсобку я больше не заходила. Не хотелось признаваться даже самой себе, но я немного скучала по безумствам этого взрослого студента. Мужчины, а не мальчика, как я его видела.
Злость и ярость от того, что Шаукат действовал почти против моей воли, как ни поразительно, со временем стерлись… Вспоминалось его извинение и то, что Вяземцев все-таки отступил. Отпустил меня и позволил уйти…
Если бы он, в самом деле, хотел довести дело до конца, желал именно этого, я вряд ли его остановила бы. Слишком силен этот мужчина… Да и я время от времени плавилась от его поцелуев и забывала, как все неправильно…
Кричать и звать на помощь я однозначно не стала бы. Вот уж когда меня возвели бы на костер общественного порицания и прилюдно сожгли на заседании кафедры при помощи обвинительных слов и пристыживающих аргументов.
Раз он меня обнимал и тискал – значит дала повод, раз целовал – значит, соблазняла. Раз не реагировал на мои попытки отстраниться – значит не особенно я вырывалась.
Именно так и не иначе рассудили бы в моем вузе. Особенно некоторые коллеги.
Значит, ничего не мешало Вяземцеву сделать то, чего он хотел.
Ни-че-го. Кроме моего расстройства, возмущения и отказа…
Он сам принял решение и сам освободил меня…
