– Варавву! – кричали священники.
– Варавву! – кричал народ.
– Варавву! – кричал Иерусалим…
Но и эти крики истощили себя и стали затухать. Тогда Пилат снова обратился к толпе:
– Что же мне сделать с Иисусом, называемым Христом?
Опьянённые своим сиюминутным всесилием, люди дали волю своей жестокости:
– Распни его!
– Да будет распят!
– Распять его!
– На крест!
– Распять!
– На крест его!
– Распять его вместе с другими!
Пилат, ожидавший иного от толпы, обескуражено спросил:
– Какое же зло сделал он?! Ничего достойного смерти не нашел я в нём!
Но толпа не захотела услышать его вопрос. В эту минуту она слушала и слышала только себя:
– Распять!
– Распять!
– На Голгофу его!
– Смерь ему!
– Смерть!
Шум и сумятица в толпе всё увеличивались.
– Варавве – сто плетей, но не убить, и свобода! – сдался Пилат, – А я… Я… умываю руки свои!
Пилат развернулся и торопливо пошёл назад к воротам, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. А люди… люди, напирали на солдат и сдавливали друг друга, стремясь протиснуться поближе и получше разглядеть помилованного – растерянного, с ошалелым выражением лица Варавву, которого солдаты уже тащили обратно в ворота.
– Как же… Как же так… Что же это… – шептали его губы, – Господь отверг жертву мою!
И в это же время конвой уже тащил трёх связанных осуждённых на дорогу, ведущую к Голгофе.
В небольшом дворе претории четверо солдат, весело переговариваясь по-римски, быстро и энергично привязали связанные и поднятые руки Вараввы к железному кольцу, прикреплённому к верхней части вкопанного столба. Потом трое ушли. Оставшийся солдат снял со стены ссохшийся бич, подошёл к Варавве, резким движением свободной руки разорвал ткань хитона на его спине и обнажил её, и после этого деловито начал экзекуцию, аккуратно отсчитывая удары:
– Unus… duo… tres… quattuor… quinque… sex… septem… octo… novem… decem…
После нескольких ударов ноги Вараввы подкосились, и он повис на кольце всем своим весом…
Экзекуция подходила к концу:
– … nonaginta septem… nonaginta octo… nonaginta novem… centum!
Солдат неторопливо подошёл к стене, потряхивая натруженной рукой, повесил на неё бич, затем возвратился к столбу и отвязал от кольца руки Вараввы – его обмякшее тело тотчас упало к основанию столба.
Посчитав своё задание добросовестно выполненным, солдат пошёл прочь от Вараввы, на ходу обернувшись в его сторону и скомандовав на ломаном арамейском:
– Вставай и уходи!
Но Варавва остался недвижим. Увидев это, солдат вернулся, взял стоящее у стены ведро с водой и окатил ею тело Вараввы. Тот застонал и слабо шевельнулся.
В это время во дворе с заискивающей улыбкой на лице робко появился слуга Иосифа – Фома. Он поклонился и обратился к солдату:
– Дозволено ли будет забрать его?
– Мне всё равно, – буркнул в сторону Фомы солдат, уходя со двора.
Фома обернулся, помахал кому-то рукой, и тут же во двор въехала запряженная осликом маленькая повозка, которую вёл под уздцы другой слуга Иосифа. Вдвоём слуги бережно положили Варавву на повозку, и понукаемый ослик увёз его со двора..?
Варавва знал, что это сон. Он видел мальчика Иисуса, с трудом поднимающегося в гору по крутому каменистому склону. Сам Варавва безо всяких усилий как будто плыл в воздухе вслед за Иисусом – немного сбоку и позади него. Внезапно Варавва понял, что выше этой горы ничего нет над миром. Мелкие камушки, осыпавшиеся из-под ног Иисуса, катились вниз совершенно бесшумно. Вдруг Варавва почувствовал дуновение ледяного ветра, зародившегося где-то высоко-высоко. Ветер всё усиливался, его порывы взметали волосы и одежду Иисуса, а иногда даже останавливали его, и Иисус едва ли не падал навзничь. Но всякий раз он удерживался и делал следующий шаг. Чем выше поднимался Иисус, тем более сгущался вокруг него тревожный багровый мрак. И происходило что-то ещё. Что-то очень важное… Наконец,. Варавва понял, что именно – с каждым шагом Иисус взрослел и становился всё более похожим на себя – того Иисуса, которого Варавва видел в последний раз. При этом тело Иисуса становилась всё больше и больше, приобретая нечеловеческие размеры. Варавва поразило лицо Иисуса – в его глазах застыли ужас и страдание, но на губах Варавва заметил зарождающуюся улыбку. Наконец, в почти кромешной тьме стали различимы очертания округлой вершины. Иисус поднимался из последних сил. Его фигура была сгорблена навстречу склону, и иногда он даже опирался о него рукой. Неожиданно Иисус остановился. И тут же стих свирепый ветер, как будто его и не было. Варавва понял, что вершина достигнута, и сладкая радость охватила его душу. Иисус медленно выпрямлялся в поясе, вставая в полный рост – и всё светлее и светлее становилось вокруг. Выпрямившись, Иисус распростёр руки в стороны и закрыл глаза. И Варавва всё понял – Иисус обращался к миру и к Отцу своему. Фигура Иисуса наполнилась ярким благодатным светом. Гора куда-то исчезла, или Варавва перестал её замечать – и остался только Иисус, парящий над Миром. И лицо его было радостно и спокойно.
