– Это невероятно круто: сразу во Францию. Тебе не кажется вся эта история как минимум странной?
– Я так устал, мне уже ничего не кажется, мне бы семью вывезти отсюда, всё равно куда, хоть в Африку, там таких холодов нет.
– Всё равно непонятно, быстро всё придумали, бирки, уровни эвакуации, отряды, Франция… Чё это? Почему Франция? – сам себе бурчал доктор, ширкая замком куртки.
– Говорят, тренировались, – тоже буркнул парень.
– Что? – удивился доктор.
– Тогда, перед пандемией, учения были, назывались «Событие двести один», а перед нашими учения назывались «Событие двести пятнадцать».
– И где проводили учения? – почти добродушно спросил доктор.
– Говорят, в Анапе и Геленджике, – ответил парень.
– Где? В Анапе? Ха-а, – вдруг хохотнул доктор.
– Да, в Анапе, ха-а, – хохотнул ему в ответ парень.
Потом они уже беззвучно похохатывали и улыбались друг другу. По крайней мере, сейчас, в условном тепле и условной безопасности, им можно было поулыбаться. Пока поулыбаться.
– Такие события называются трансдисциплинарными проектами или синергетическими парадоксами, – снова устало сказал парень.
– Н-да, проекты, н-да, парадоксы.
Доктор устал думать на тему этих странных и страшных событий и прикрыл глаза, продолжая думать об Анапе, о тёплом море и улыбаться.
Вдруг наступила тишина, потом страшный скрип, и опять тишина.
– Это что? – нахмурился доктор.
– Это балки скрипят, нам сказали, от мороза. Я думаю, от людей, здание на такое количество не рассчитано. И ещё резонансный эффект. Я сам архитектор.
– И что вы здесь ждёте? Пока развалится этот барак?
– А что? Там точно смерть, – парень махнул рукой в сторону экрана, – а у нас дети. Риск оправдан. Потом он же всё время скрипит, – он снова внимательно посмотрел на занавес экрана. – Да всё уже, всему херня пришла, – парень вытянул ноги и замолчал.
В этот момент в помещение зашли дознаватели и охрана.
– Внимание! Эвакуация по спискам! – раздался громкий, но самый ожидаемый крик.
Дознаватели стали объявлять фамилии. Народ стал проворно выходить из зала. Многие даже забывали вещи. Объявили и семью архитектора. Когда они ушли, даже как-то тепло попрощавшись с ним, доктор пересел на крайнее место и вытянул ноги. Правда, сразу получил по ним удар.
– Хули развалился?! – это был охранник, уже пнувший его в живот. Он молча подобрал ноги.
– А мы?! – услышал он возглас позади себя.
– А вы на закуску, – ухмыльнулся охранник и вышел из зала.
Доктор наконец повернулся и осмотрелся. Из зала вышло очень много народу, а он был всё ещё переполнен. И рядом с ним уже сидели, и у экрана легли люди. «А мы» – были две молодухи в цветных, наполовину снятых лыжных комбинезонах, для зимы неприлично загорелых и для ситуации неприлично накрашенных. Они ему улыбнулись и помахали руками. Он тоже кивнул головой.
– Я пройдусь, – сказал он девицам, – не посмотрите за местом?
– Окей! Посмотрим, – бодро ответили они.
Он встал, захотел размяться. Ходил по коридору, посмотрел вниз, послушал почти постоянный скрип опор. Захотел пить, но нечего. Вспомнил чай. Вспомнил и где видел того шустрого маленького мужичка с автоматом, который поменял таблетки на чай. С год назад он лежал у них в отделении, симулировал сотрясение. Всё бегал в коридор и орал в телефон всякую матерщину. Майор ОБЭПА или ещё какой-то полицейской муры. Доктор улыбнулся, подумав, что слово «мура» родилось от аббревиатуры МУР или слов «Мурка, ты мой Мурёночек». Да, точно, он.
