– Нет, нет… – начал было Степа, но осекся. – Хотя да! Угу! Хлопну – и спать.
Тут Богдан убрал руку со стаканом.
– Нет, погоди. К тебе что, каждый день отец приезжает? Десять лет мы не виделись – а ты спать?
– А почему, – смущенно спросила Юля, – почему вы не виделись? Прошу прощения. Москва не так далеко… Почему вы не приехали к нам на свадьбу?
Богдан сморщил лицо, словно откусил от кислого яблока, махнул рукой и выпил свою рюмку, сказав: «Ваше здоровье».
– А зачем, извини, пожалуйста, нам видеться? – сказал жене Степа. – Свой отцовский, отцовский долг он выполнил. В том смысле, что слал алименты из Москвы.
– Упрекаешь? – возмутился Богдан.
– Никак нет! – ответил Степа по-прежнему Юле. – Я что – я благодарен должен быть. Угу, благодарен. Если посчитать, сколько на меня трачено, – десять лет назад отец пытался подсчитать, но сбился – мне теперь не расплатиться вовек.
– Что с тобой говорить! – закатил глаза Богдан. – Юля, вам нравится Париж?
Юля пожала плечами и улыбнулась слабо, как постник, которого спросили, любит ли он вареную ветчину.
– Paris! La plus belle des villes…[1] – прошелестела она.
– В смысле, еще не были? Жаль. Прогуляться под платанами Латинского квартала, выпить пару бокалов вина на Монмартре, в кабаке, где гулял Тулуз-Лотрек… Вы могли бы, Юля! Вы могли бы сплясать канкан у Эйфелевой башни! Я не приехал к вам на свадьбу, был занят, но я оплатил вам свадебное путешествие в Париж.
Глаза Юли округлились.
– Не спорю, подарок экстравагантный… Ах, Степа вас о нем не уведомил?
Степа вожделенно посмотрел на стакан с рыжей влагой: в нем заключался конец вечера.
– Мы отлично отдохнули на Соловках, – отрезал он.
– Ты б еще на Колыму ее в свадебное путешествие повез. А эта рухлядь во дворе? Юля, я на двадцать пять лет ему «БМВ» хотел подарить! Да, я впахивал, у меня не было времени на сюси-пуси, но я для этого паршивца, пардон… И для внука тоже. Звоню: нужны деньги? Только скажи, Степка! На что тебе? Люлька с подогревом? Подгузники от кутюр? Пожалуйста. Нянька со знанием трех языков? Будет! – (на этих словах Юля вздрогнула и вонзила в Степу кинжальный взгляд) – Эй, але! Кому нужен отец-миллионер? Дать объявление, что ли?
Больше всего в этот момент Степе хотелось, чтобы его отец провалился сквозь землю – или хотя бы туда, где он обретался последние двадцать лет. А Юля сидела как оглушенная, запустив пальцы в темные кудри.
– Мы хорошо отдохнули на Соловках, но почему ты ни слова мне?.. Про отца и прочее, – тихо спросила она мужа. – И Канада эта…
– Все, у меня голова болит! Да! – встал Степа. – Точно грипп. Спать! Спать-спать.
Ни на кого не глядя, он подошел к столу и потянулся к налитому стакану, но Богдан быстро выдернул его. Коньяк плеснул на стол, и пахнуло крепким ароматом.
– Э, нет! – воскликнул он, держа стакан на отлете. – Подождешь, болезный. Нет, рассудите, Юля, разве так нужно встречать гостей? Мол, приперся, блудный отец, иди отсюда… Эх!
Лицо Богдана скривилось, от обиды он отвернулся…
– Меня – блудным отцом назвал! – с надрывом сказал он, а затем, словно впервые заметив стакан в своей руке, поднес его к губам и выпил одним духом.
Юля и Соловей-младший замерли. Через остекленевшие глаза Богдана прокатилась какая-то волна, он весь поплыл, и лицо его, секунду назад горевшее гневным огнем, стало мягоньким и дурашливым.
– Сидите как сычи! – фыркнул он от смеха. – Нельзя к вам сюрпризом приезжать, скучные вы люди. Завтра приду без сюрприза. Пойдем в парк. Шашлыки, карусели, внук порезвится на травке… Кстати, где мой внук?
