Ани! Трындец! Это что, производная от Анастейши?
Я закатила глаза к потолку…
Ух, а паутины-то сколько – мрак!
Ну а куда мне ещё девать глаза? На маму смотреть как-то неловко – халатик на ней не сходится, а под ним… только обнажённые бальзаковские телеса. Перевожу взгляд на Вальдемара. Справедливости ради надо признать, что природа одарила его очень смазливой мордахой, но, к сожалению, на этом подарки закончились. Жопа на ширине плеч, четыре хлипкие конечности, впалая грудь с реденькой порослью и выпирающий пупок, тщательно скрывающий железный пресс. А, ну ещё белые трусишки, вспученные на причинном месте.
Бр-р! Жесть!
Вальдемар, наконец, прохрюкался, изящным жестом откинул с лица длинные светлые волосы и молвил красивым, хорошо поставленным голосом:
– Простите ради бога… Добрый вечер, милая барышня. А Вы, наверное, Аика? – и обнажил ровные красивые зубы в широкой доброй улыбке.
– Наверное, – отвечаю коротко и хмуро, стараясь скрыть удивление.
Не-эт, это голова точно не отсюда! Что ж мужику так с туловищем не повезло?
– Может, чаю с нами выпьете? – гостеприимно предложил Вальдемар, но, скользнув взглядом по собственному телу, резко сиганул назад в комнату. – Ой, простите, Аика, я сейчас быстренько оденусь.
– Ты не слишком спеши, Вов, – настойчиво посоветовала мама и, прикрыв за ним дверь, с шипением двинулась на меня: – За каким хером ты притащилась на ночь глядя?
Да уж точно не за Вовкиным! Нет, ну нормально?..
– Может, сперва оденешься? – я усердно смотрю маме в глаза, чтобы не видеть всего остального.
– В своём доме я сама буду решать, как мне выглядеть! Зачем пришла, спрашиваю?
– Вольер разобрать, – пожимаю плечами. – Ты ведь сама просила…
– Сейчас? Другого времени не нашла? – мама отталкивает меня к входной двери. – Что-то я не припомню, когда просила тебя строить глазки моему мужику! Ишь, распахнула рот на чужой бутерброд.
Чего-о? Бутерброд?!
К горлу подкатила тошнота… Да будь её Вальдемар единственным носителем члена на этой планете, я бы предпочла его видеть в непроницаемых доспехах. А лучше не видеть вовсе. Но сказала я совсем другое:
– Мам, да зачем тебе этот… Вова? Это ты за него, что ль, замуж собралась? Он же тебе в сыновья годится!..
– Заткнись, дура! – зашипела он и, схватив меня за грудки, припечатала к входной двери. – Мне, между прочим, больше тридцати никто не даёт…
– Да больше тридцати и нет ни у кого, – я вжимаюсь сильнее в дверь, избегая контакта с её грудями, но оттолкнуть не решаюсь – мама же.
– Не вздумай даже смотреть в сторону Владимира! Я тебе ещё Рябинина не простила! Вы меня, сволочуги, по миру пустили.
– Мы?! Мам, да ты живёшь на всём готовом!..
– Да что ты говоришь?! До хрена вы мне тут наготовили, деточки заботливые! Сами в хоромах жируете, а мать в этой сраной халупе едва концы с концами сводит…
За халупу стало очень обидно. Я до сих пор люблю эту квартиру, хоть мне и больно здесь находиться.
– Личный комфорт в твоих руках, мам, а если не нравится квартира, так сними другое жильё. Пусть твои концы с концами тоже хоть немного подсуетятся.
– Ах вот как ты запела, соплячка оборзевшая! Давно ли сама из грязи выползла?
– А я никогда и не была в грязи, как бы ты не старалась. И мои хоромы мне не с неба упали. Это, Анастасия Михална, жизнь отсыпает нам по заслугам и способностям. Знаешь, она, как Санта-Клаус с конфетками – трудолюбивым деткам даёт шоколадные, а ленивым – сосательные.
