Невольно подражая Ивану, он поймал прядь длинных смоляных волос:
– Настоящие?
– У меня всё настоящее! – насмешливо объявила Лидия, заметив, что глаза его прилипли к выделяющейся под белым джемпером груди.
Антон покраснел.
– Может, погуляем? – буркнул он, уверенный, что получит отлуп.
– Как скажешь, – неожиданно просто согласилась она.
Они сидели на бревнах за деревней, тесно прижавшись. Длинные Лидины волосы, в которые она вплела желтые ленты, развевались на ветру зацветшим кустом окации. Вдали, в свете красного садящегося солнца, по лугу на стреноженной кобыле скакал деревенский пацаненок, в восторге размахивая снятой рубахой. Кобыла подпрыгивала, смешно отклячивая зад.
Антон с показным интересом следил за ее прыжками. Решимость, с какой он увел из избы Лидию, улетучилась. После практики, пройденной под руководством опытной Жанночки, он казался себе бывалым мужчиной. Но, оставшись наедине с девушкой, оробел. И избавиться от накатившей застенчивости, как ни старался, не получалось. Примолкла и бойкая поначалу Лидия. Молчание неприлично затягивалось.
Надо было на что-то решаться. Антон потянулся поцеловать девушку. Но Лидия уперлась руками ему в грудь, энергично замотала головой, рискуя разбить обоим лицо.
– Хотел-то исключительно дружеский поцелуй, – буркнул незадачливый обольститель.
Наверное, выглядел он жалко, потому что Лидия вдруг успокоилась, поощрительно улыбнулась и сама показала пальчиком на щечку.
– Так и быть. Но только чтоб дружески.
Антон аккуратно поцеловал ее в краешек губ. Оторвался, удивленный молчанием. Лидия сидела раскрасневшая, с закрытыми глазами, будто вслушиваясь во что-то внутри себя.Голова Антона сладко закружилась, и он припал к влажным, раскрывшимся навстречу губам. Наконец оторвался.
– Дружески не получается, – пожаловался он. – Придется репетировать.
– Что? – Лидия открыла глаза. Взгляд ее был далеко.
Не в силах сдержать удивительную, переполнившую его нежность, Антон подхватил девушку на руки и принялся кружить.
Антон шел в темноте вдоль деревни, то и дело спотыкаясь, как накануне, и – улыбался. До ночи пробродили они вокруг деревни, обнимаясь, целуясь напропалую. Но всякий раз, как пытался он обхватить ее грудь или спустить руку ниже талии, Лидия, державшаяся опытной женщиной, зажималась и отстранялась. Антону было тревожно и удивительно радостно. Тревожно – потому что не знал, будет ли она при новой, завтрашней встрече такой же щемяще – нежной, как при расставании, или, как ни в чем ни бывало, – лукаво-насмешливой. А радостно – потому что еще немного, и – наступит завтра. И тогда останется перетерпеть рабочий день, а там – они опять увидятся.
Антон счастливо засмеялся.
* * *
Жизнь, как писал поэт, входит в берега. Дни теперь потянулись один за другим.
Листопад не вылезал с тракторного стана, где с помощью механизаторов что-то переделывал в поломанных комбайнах. В деревне в глаза и заглазно величали его не иначе как уважительно – «спирант».
К бабе Груне он заскакивал изредка под вечер, возбужденный, с блестящим лихорадочно взглядом. Вытаскивал тетрадку и, усевшись за стол, принимался рисовать схемы и набрасывать формулы.
– Так, это ты врешь – не возьмешь, шоб я тебя не достал. Завтра, пожалуй, попробуем с другого боку зайти, – бормотал он.
– И о чем речь? – как-то, лежа на излюбленной печи, лениво справился Антон.
– О комбайнах. Хочу в принципе поменять один механизм. Если срастётся, такой диссер слеплю, что посильней «Фауста» Гёте грохнет!
