Надо выходить, находиться здесь вечно, не удастся. Надеяться, что он сам уйдет тоже. Посмотрела на себя в зеркало строго, ничего справиться. Внешний вид уже более или менее, лучше. Да и что ей с ним детей растить что ли? Разбегутся через несколько минут и забудут друг о друге, как о кошмаре. Вздохнула и пошла. Вышла, стараясь, на него не смотреть и прошла к креслу, поставила сумочку и села нога на ногу, прикрыв подолом ноги, сложив ручки на коленях. Он сидел на краю кровати, полностью одетый, смотрел на нее внимательно, она чувствовала его пристальный взгляд.
– Отлично выглядишь, – заметил он, у него приятный голос, завораживающий.
Кажется, пытается завести разговор. Фальшиво изобразила улыбку. Он льстит, она врет. И тут в голову пришла идея, а вдруг по его одежде она вспомнит хоть что-то. Посмотрела ему в глаза. Взгляд его был внимательный, но как бы слегка встревоженный, глаз не отвел. Она осмотрела его. Джинсы голубоватого цвета. Рубашка с мелким узором, темно синяя. Джемпер темно-синий вязанный. Ничего необычно, но довольно стильно и опрятно. Поза расслабленная, свободная. Руки в карманах брюк. И ни одного всплеска памяти. Красивый мужчина. Снова посмотрела на лицо, смотрит теперь с нежностью, слегка улыбаясь одними глазами, как на непутевого ребенка:
– Ничего не скажешь? Вчера щебетала без остановки, – он помолчал, ожидая ответа. Но ей было нечего сказать. Взгляд манящий, притягивающий, обволакивающий. Глядя ему в глаза, прислушивается к себе и понимает, что сердце начинает биться сильнее и тревожнее. Она старается избегать таких людей, которые одним взглядом выворачивают душу людей наизнанку. Но она не из тех, кто подаст вид, что ее смущают. А еще она совсем не чувствует его.
Тут нужны пояснения. Дело в том, что у меня с детства дар, чувствовать людей. Это трудно объяснить, но попытаюсь. Я считываю эмоции людей. О чем они переживают в данный момент иногда мысли, зависит от людей. Но есть и исключения, например, я не могу считывать родственников: дочь, отца и маму. Для себя я решила, что это специальные исключения, так как я их сильно люблю. Зато всех остальных запросто. Но именно его не чувствовала. Ноль, тишина. Таких людей я опасалась, не зная, что от них ждать. Но опять же, списала все на жуткое похмелье. Она не в форме.
Вдруг он встал и пошел к тумбочке, так как-то совсем непринужденно. « Боже! Какой у него рост?! Метр восемьдесят? Или еще выше?» Ее рост был метр пятьдесят два, сколько она себя помнит, и подобных высоких мужчин у нее не было. Она даже не могла понять, нравиться ей это или нет. Просто следила за его движениями. На тумбочке лежали его часы, он, надевая их на руку, заметил, между прочим:
– Я заказал чай и «Алкозелцер». Выпьешь, – звучало как приказ, – Тебе легче будет, – он тряхнул кистью, и часы послушно упали чуть ниже запястья, – Ты вообще в курсе, который сейчас час? – строго так, – Шесть утра почти! Могли бы еще выспаться! – упрекнул шутя вроде, но строго.
Вообще в нем чувствуется властность, сила, безкомпромистность. Баритон, строгость в голосе заставляет трястись кишочки. Одновременно уверенность, что не обидит и холодок опасности. Обалденная смесь! Но не на ту напал.
– Тогда почему звонили с рецепшена именно сейчас, и ты продлил по факту? Значит, номер заказан был только до шести. А значит, не выспаться ты со мной планировал, да и на утро у тебя не Я в планах была, – парировала Алина с легкой злобой, придавая голосу безразличие, а в конце ехидно улыбнулась.
