— От воды ты, дорогуша, будешь дристать дальше, чем видишь, — грубо ответила служанка. — Пей, ничего с тобой не сделается. Оно слабое.
Я вцепилась зубами в хлеб. Он оказался вчерашним, твердым, как подошва. Чтобы протолкнуть кусок в горло, пришлось сделать изрядный глоток пива. Прогорклый напиток ударил в нос, я закашлялась.
А потом без перехода разревелась. Слезы катились по щекам, капали на хлеб, смешивались с пивом… Перед внутренним взором снова и снова вставали портреты. Папа, мама, Патрик… Сердце рвалось и болело, будто чья-то безжалостная рука проникла в мою грудь и терзала, и сжимала его.
Я совсем одна в этом мире. Совсем одна! Не считая хитрой и коварной твари, с которой я теперь связана договором. Я впервые за долгое время подняла глаза на джинна и вздрогнула от мрачной радости на его лице, которую он и не пытался скрыть.
— Каково это, терять родных и любимых? — спросил он, вперив в меня черный взгляд. — Наверное, легче позволить красным муравьям искусать себя до смерти, лишь бы перебить эту боль? Подставить руки под каленое железо? Да только это не поможет. Ты горишь в огне, зайчишка.
— Ненавижу тебя! — прошептала я. — Как же я тебя ненавижу, погань.
15. *** 15 ***
Джинн никак не отреагировал на мою неприкрытую ненависть и ничуть не изменился в лице, но его ответ заставил кожу покрыться мурашками.
— Не боишься, что на закате, когда придет время исполнять свою часть договора, я тебя придушу? — спокойно спросил он.
А смотрел так, что стало ясно: не шутит.
— Не боюсь! — выпалила я, вовсе не чувствуя той отваги, что звучала в голосе. — До смерти не задушишь. У нас договор!
Джинн криво усмехнулся. Ох, не нравилась мне эта отвратительная улыбочка!
— Нельзя нарушить сделку, — неуверенно произнесла я. — Ты ведь…
Сердце заколотилось как бешеное.
— Ты ведь не солгал? Время можно повернуть вспять? Мы… Я… Если я соберу все артефакты, моя семья останется жива? — торопливо заговорила я.
— Солгал, — ответил он. — Или не солгал. Ты все равно этого не узнаешь, пока не соберешь артефакты.
По непроницаемой физиономии джинна невозможно было понять, какой вариант истинный. Он насмехался надо мной, продолжит глумиться и дальше. Пора брать себя в руки и перестать вестись на провокации.
Я некоторое время молча завтракала: отщипывала кусочки от краюхи и ковыряла желток подгоревшей яичницы.
— Ладно… Раз уж нам пришлось заключить временный союз, постараемся не вести себя как дикари. Хочешь есть?
— Я не нуждаюсь в еде.
— Ну… Понятно. Не нуждаешься. Но, может, хочешь попробовать, что едят люди?
— Нет аппетита.
Я вскинула взгляд и прикусила язык, с которого готово было сорваться язвительное «Из-за меня?» Спокойствие! Союз, мир, цивилизованные воспитанные люди! Во всяком случае, я.
— Как тебя зовут?
— Тот, кто первым вызвал меня из браслета, назвал Редьярдом.
— Редьярд? Разве могут быть у джиннов такие имена? — не поверила я.
— Настоящее я тебе не скажу.
— Может, я стану называть тебя «раб браслета»? — не удержалась я. — Как ты меня — зайчишкой!
— Лживым зайчишкой, хозяюшка. Можешь называть как твоей душе угодно, но это не значит, что я откликнусь.
Я сжала кулаки и со свистом втянула воздух сквозь сомкнутые зубы. Разговаривать с джинном все равно что пытаться пробраться сквозь запутанный лабиринт или решить сложную шараду: необходимо следить за каждым словом.
Редьярд, значит. Стоит признать, это имя удивительно подходило джинну. В нем звучала и ярость, и яркость.
