Моя хозяйка, что меня приютила, звалась Елена Валерьевна, а само агентство недвижимости носило гордое имя «Каждому по квартире». Елена Валерьевна была женщиной сорокалетнего возраста, в меру полноватой, но приятной на вид. Всегда была ухоженной и выглядела потрясающе, несмотря на свой возраст. Она обладала большим опытом, а следовательно, знала свое дело. Мой коллега восхищался ею. Говорил, мол, она много знает, учись. Елена Валерьевна приходила в офис где-то к часу. Важно клала свою сумку на стол и спрашивала, какие сегодня показы и планы наших действий. И мы сразу начинали доклад.
Не скажу, что она нас чему-то учила, нет, она только говорила: «Если вы хотите что-то продать, берите меня. Там, где я показываю, там все нарядно и красиво, люди сразу купят».
У нее было очень много занятных фраз, которые она любила произносить, развалившись в своем большом черном кожаном кресле. Вообще фрагменты нашей работы напоминали гнездо: Елена Валерьевна после сделки возвращалась в офис, садилась в кресло и закатывала голову, а мы вели себя как галчата, к которым прилетела мама, держа кусочек свежего хлеба, выдранного ею у зазевавшегося французского булочника.
– Ну что там, Елена Валерьевна? Расскажите, как, как показ прошел? – кричали мы.
Она делала незабываемую улыбку и восхищенно говорила:
– Что вы переживаете, там, где я, все нарядно, все красиво, в самом лучшем виде. Я просто работаю безупречно.
А мы сидели, открыв рты, смотрели на нее и думали: «Класс!».
Всю эту деловитость мы вдыхали как воздух, и уж конечно, она нам служила стимулом к действию.
Меня это поначалу восхищало. Мне грезились большие деньги! Ради этих банкнот, выкрашенных в разные цвета, я лазил в непролазной грязи по деревням, фотографировал чужие квартиры с безвкусными обстановками, много звонил. Мой телефон иногда чуть ли не разрывался на части от бесконечных вибраций и криков: «Надо продать! Что за квартира? А торг есть? А вы мне не уступите чуть-чуть, мне надо очень». Моя работа кипела, много чего срывалось, кто-то отказывался покупать. Хозяйка меня часто обвиняла в этом, я считал, что это злой рок.
Но однажды я все-таки затаил на нее обиду, когда она мне высказала, что не слышит, что я ей говорю, и что ей приходится разбирать и догадываться в моих труднопонимаемых словах. Вот тогда я понял: что-то пошло не так.
Карусель ее обещаний об огромных доходах, сотнях будущих сделок в юстиции вскружили мне тогда голову. Но они оказались замком из песка, а волна, что ревниво неслась по этим самым обещаниям, стремилась все разрушить. И у этого шторма было имя – кризис.
«Чертов кризис, он уже пять раз вмешивается в мою жизнь», – думал я. Правда, я лукавил, слово «кризис» я только слышал от своего отца, когда он сидел в своем кабинете и разбирал бумаги, хватаясь за голову, повторяя: «Что творится? Что они там делают?». Я не вникал, только стоял за дверью и думал, ударит ли это все по моему личному кошельку?
Кризис подбирался к нам тихо, как леопард, и одним броском опрокидывал все наши мечты: купить новую машину, съездить отдохнуть. Все сыпалось и жалобно кричало. Наши планы на будущее, сливаемые в эту черную дыру, без надежды на осуществление.
Крики по телевизору от трейдеров, цитаты от аналитиков, и их лица, что были показаны крупным планом, и неразборчивая речь: «Что делать? Кто же во всем виновен?» Бряцанье оружием, под вечер смешные программы, коль переживем. Моя Лилия Аркадьевна, например, ругалась с телевизором до самого утра, потом в тот же самый день, вместо того чтобы лечь спать, она меня ждала с открытым холодильником и вся в слезах, которые выражали примерно следующее: это проклятое государство отобрало у нее все, оставив только индейку, банку икры и свиную колбасу, да и то все это она теперь ест лишь по праздникам.
