Сдвиги - страница 4
– Чё за ботва? – прорычал Петрович. – Николай, ты издеваешься? Или просто дебил?
– Не понял? – удивился я. – Что не так?
– Почему оранжевый?
– Кто – оранжевый? – не понял я.
– Верблюд, блин, кто еще-то? – рассвирепел начальник. – Цвет у тебя почему оранжевый?
Я покосился на Петровича, но он точно не шутил. Лицо побагровело от гнева, губы тряслись в ярости, а в расширившихся глазах горело адское пламя. Хорошо, что врачи после первого инфаркта запретили шефу поднимать тяжести, а то точно стулом огрел бы. Но, главное – я вообще не понимал, в чем проблема!
– А какой он должен быть? – пожал я плечами. – Зеленый?
– Именно! – завопил Петрович. – Именно, что зеленый!
– Стоп! Стоп! Стоп! – залепетал я. – Была поставлена задача – разработать макеты в корпоративных цветах. А корпоративный цвет "Дикси" – оранжевый! Когда он зеленым-то стать успел?
– Николай, ты – дальтоник, что ли? Нет, я – человек открытых взглядов, я понимаю, что дизайнеру нужно в чем-то черпать вдохновение. Сам в девяностые много чего пробовал… да не надо вам, дети, знать про такое. Но ты берега-то видь! За буйки не заплывай! Лучше бухай, как все приличные люди! Вон, тот же Маяковский, Есенин – как бухали! А какие стихи писали!
– Сергей Петрович, я…
– Головка ты, Николай, от часов "Заря"! Короче, Склифосовский. Мне абсолютно перпендикулярно, каким Макаром, но чтобы через полчаса, когда клиенты будут сидеть в конференц-зале, чтобы все стало зелено! Совсем зелено, вкуриваешь? Или ты пойдешь на хрен. Пойдешь на хрен и из моей фирмы, и из своей ипотечной квартиры. Потому что платить за ипотеку тебе будет нечем! Все вкурил?
– Да, – кивнул я.
– Не слышу?
– Вкурил, господин директор!
– То-то!
Резко развернувшись, шеф покинул кабинет, громко хлопнув дверью и оставив меня недоуменно почесывать затылок.
– Колян, ты это… ты того, – покачал головой Димка. – Чего это ты сегодня?
– Я? – вскричал я. – Чего это сегодня – я? Да я-то сегодня ничего, это вы все сегодня – того! И ты со своей бородой, и Петрович со своим зеленым…
– Тихо-тихо, – замахал руками коллега. – Хочешь, валерьянки тебе капну? Для успокоения?
– В жопу себе валерьянки капни, – ответил я. – И сними ты эту чертову бороду!
– В смысле – сбрей? – переспросил Харитонов.
Устав от его затянувшейся шутки, я вскочил с кресла, решительно пересек кабинет и столь же решительно ухватился за растительность на лице товарища, пытаясь отодрать ее.
– Больно! – завопил друг, отбиваясь от меня. – Ты реально больной, что ли?
Не слушая возражений, я продолжал тянуть за бороду, умудряясь при этом уворачиваться от Димкиных ударов. Наша схватка продолжалась минут пять – пять бездарно потраченных минут из получаса, дарованного мне Петровичем. Пять минут беспрестанного визга Харитонова.
На пол полетели бумаги, ручки, карандаши, сметенные в борьбе со стола. Монитор чудом устоял! Наконец, уперев колено мне в грудь, товарищ изловчился и оттолкнул меня. Теперь, тяжело дыша, мы смотрели друг на друга. Я – с азартом охотника, Димка – с неподдельным испугом в глазах и клавиатурой в руках, готовый отбиваться.
– Ошалел, что ли? – пробубнил он.
Подняв руку, чтобы вытереть пот, проступивший на лбу, я заметил вырванный клок волос, зажатый в кулаке. Кажется – настоящие!
– Она чего… настоящая? – нахмурился я.
– Колян, я тебе в десятый раз говорю – настоящая! Самая, что ни на есть, настоящая борода!
– Вашу Машу… – тряхнул я головой. – Ты когда отрастить-то ее успел?