Седьмая тень - страница 41

Сколько ему лет определить было сложно, может быть тридцать, а может и пятьдесят. Заросший бородой, волосы спутаны, лицо грязное, одет в кольчугу, сапоги и штаны на нем странные, как в фильмах про Киевскую Русь показывают. Я подумал, что с ума схожу, что мне уже исполиные богатыри мерещатся. Но он схватил меня за плечо и застонал еще сильнее. Смотрю, а у него в боку обломок стрелы торчит, а из раны кровь струиться. Приподнял я его, ох и тяжелым он оказался, а в какую сторону идти не знаю. И тут снова свет за деревьями мелькнул, темно уже было, идем на свет, и как будто из неоткуда появился деревянный сруб. У его дверей стоит женщина свечу в руке держит. Увидела нас, навстречу двинулась, словно ждала уже. Помогла мне раненого в дом занести, и говорит мне: «Спаси его, он надежда земли русской, а я помогать тебе стану».

Уложили его на стол дубовый, раздели, осмотрел я рану, вынимать стрелу надо, а что из внутренних органов задето, не знаю. Выхода все равно нет, помощи ждать не откуда, довести в больницу, даже по хорошей дороге не успеем, а уж по этому бездорожью подавно.

Вода нагрета уже была, руки вымыл, обработал водкой их и рану, ввел раненому обезболивающее, что в аптечке было, и подручными средствами, какие нашел у хозяйки, осторожно вынул остатки стрелы. Стрела вошла глубоко, но легкое было задето не значительно, других тяжелых повреждений я не нашел. Только крови он потерял много. На свой страх и риск, способом прямого переливания, одноразовым шприцом, влил ему своей, у меня первая положительная группа крови, – пояснил Роману Северский. Бога молил, чтобы совпала. Рана большая, зашивать нужно, а чем, в аптечке ничего подходящего не нашлось, у хозяйки только шерстяная пряжа, да холсты домотканые. Решение пришло как-то внезапно. Смотрю волосы у нее длинные, густые из-под платка выбиваются. В общем, взял я несколько волосков ее, обработал их, и наложил швы.

Мужик терпеливый оказался, заложил я ему в рот ложку деревянную, он не стона не издал, только ложку пополам перекусил. Зеленкой рану я ему обработал, перевязал бинтами из аптечки. Хозяйка настой травы какой-то ему дала, да в рубаху чистую с косым воротом переодела. Достал я плитку шоколада дал раненному половинку, чтоб сил прибавилось. Съел он ее с недоверием, а оставшийся кусочек в обертку аккуратно завернул и за пазуху засунул.

Переложили его на кровать, а он мне говорит: «Знахарь, диковинно ты врачуешь, да и платье твое чудно. Христианской ли веры ты?». Отвечаю ему: «Дед был Православным христианином, а я в церковь сам не хожу и о Боге вспоминаю только в трудные минуты жизни». А он мне и говорит: «Верить надо, мил человек, за веру святую славные сыны русские головы свои сложили. Без веры не будет Руси нашей». Протянул руку к груди своей, на ней кожаный мешочек на шнурке висит. Сдернул мешочек он с себя и отдал мне. «Пусть вера поселится в душе твоей», откинулся он на подушки и уже в полудреме спросил меня: «Кличут-то тебя как, знахарь?». «Иваном», – отвечаю. «Тезка значит, – я тоже Иваном наречен, по прозвищу «Северный», – представился он, и провалился в сон, дыханье его стало ровным.

Очень мне хотелось пить, сказывалась многочасовая усталость и напряжение, женщина налила мне отвара, я сделал пару глотков, и, наверное, отключился. Во сне видел, как полчища татаро-монгол подступают к старинному городу. Как сражаются с ними у стен его русские богатыри, и как не хватает сил у них отбить атаку многотысячного врага. Тогда крикнул князь своему помощнику, чтобы нашел он «Северного» Ивана, и сказал ему, чтоб скакал он за подмогой. Потом видел я этого Ивана, отбивающимся от десятка вражеских воинов, видел, как скачет он к лесу, чтоб укрыться в нем. Как те пускают стрелы и копья в след ему. А князь молится Пресвятой Богородице, чтоб дошел Иван, и подмогу успел привести, чтоб спасти город и не дать народ русский на растерзание врагу.