Вскоре слева от танкера, над водой, в полнеба вырос сгусток ослепительных ночных огней Индонезийского города Джакарты. От непривычного убаюкивающего шуршания воды за бортом слегка кружилась голова и одолевала легкая дремота. На корме под тентом включили свет. Наш заядлый баянист Александр Тимофеевич сидел на скамейке в одних шортах, без рубашки, в ботинках на босу ногу и, положив щёку на баян, неторопливо, с грустью напевал:
– Над рекой туман, за рекой граница.
Песня мчится вдаль, только мне не спится.
Взгляд у баяниста задумчивый и отрешённый. Видимо, он уже мысленно находился в своём родном кубанском хуторе, где около клуба собрались после работы девчата и парни на танцы и просили его сыграть что-нибудь подходящее.
Александр Тимофеевич до самозабвения любил баян, но хорошо играть на нём за всю прожитую жизнь так и не научился. Чувствовалось, что музыка ему не давалась, хоть тресни. Наши ребята часто и беззлобно над ним подшучивали и говорили, что по части музыкального слуха ему не иначе, как слон на ухо наступил, но он не сердился и с баяном не расставался.
Рядом с заядлым баянистом на стальной, ещё не остывшей от тропической жары палубе сидел мой пёс Верный и усердно подвывал ему.
Боцман, проходивший мимо остановился рядом с баянистом и с его солистом. Наконец он не вытерпел и пошутил:
– Ну, началось, кто в лес, а кто по дрова!
На глазах у прилежного солиста Верного от умиления даже слёзы выступили из глаз. На ремённом, ладно подогнанном ошейнике у пса болталась призовая медаль, которую он уже в этом рейсе успел заслужить за прилежное исполнении одной из песен.
Эту медаль изготовил для Верного Степаненко Иван Константинович – это наш умелец, судовой токарь «золотые руки», как все его называют в нашей команде.
Когда Верный изо всех сил берёт самую высокую ноту, то вытягивает шею вверх. При этом шерсть у него на холке от усердного перенапряжения становится дыбом. Музыкальный слух у пса, как и у его аккомпаниатора, баяниста Смирнова, тоже никудышный, но любовь к пению не могут вытравить у него даже самые язвительные судовые насмешники. Если Верный начинает тянуть песню, то, как говорится, явно не в ту степь. Тогда Александр Тимофеевич сворачивает меха баяна и успокаивает своего напарника:
– Ничего, Верный, ещё немножко потренируемся, и пойдёт у нас с тобой любая песня как по маслу.
Терпеливые слушатели сидят рядом в шезлонгах тихо. Они стараются не мешать дуэту. Затем с напряжением всматриваются в непроницаемую черноту опустившейся тропической ночи, и каждый думает о своём насущном.
Когда приходит время, все идут в столовую на вечерний чай, после чая – кинофильм.
Верный обычно спит со мной в каюте, на коврике, у комингса порога. Этот стальной комингс предусмотрен для того, чтобы морская вода во время сильного шторма не смогла попасть в коридор, а затем проникнуть к жильцам и в каюты. Регулярно по утрам Верный поднимает меня на физзарядку. Станет у кровати на задние лапы, лизнёт меня в лоб своим шершавым языком и нудно скулит: «Дескать, хватит вылёживаться!»
Я вскакиваю с кровати и говорю ему:
– Ладно, уговорил, пошли!
Верный берёт в зубы с вечера приготовленный мною целлофановый кулек, в котором находятся вьетнамки и полотенце, и мы поднимаемся вместе с ним на верхнюю палубу, к бассейну для купания, где по утрам собираются и другие наши любители спорта.
Раньше Верный купался возле бассейна, у пожарного крана, который при помощи судового пожарного насоса находится под постоянным давлением морской воды, на случай возникновения непредвиденного пожара. Я каждый раз открывал этот кран для того, чтобы искупать своего пса.
