– Так чего же сталось с церковью? – теряла терпение Катя.
– В советское время здесь был то клуб, то госпиталь для раненных бойцов в Сталинградскую битву, – перечислял старик, – после войны устроили склад для зерна и овощей. Часть церкви разобрали, чтобы выложить дамбу через реку. Сильно тогда пострадала и колокольня.
– Но восстановили же, вернули людям божий дом, – заметил Сергей, глядя на церковь, и величественно подняв руку вверх словно древнеримский оратор на ростре.
– Ты думаешь, что всё так быстро произошло, – осуждающе ответил ему старик.
Он посмотрел на церковный купол, освещённый восходящим солнцем, и казалось, будто от него расходятся потоки лучистой энергии.
– Целых шестнадцать лет, – чуть слышно заговорил старик, – долгих шестнадцать лет. Её строили заново. Отстраивали. Я тогда как раз вернулся в Карповку. Как сейчас помню – две тысячи седьмой год был. Всем миром строили церковь. И вот, – он развёл руками, словно представляя нам возрождённый храм.
Катя, с детства приученная к православным традициям, всегда любила Бога. И в церкви, что у дома, молитвы читала с таким усердием, что не замечала ни посторонних звуков, ни времени. Она с благоговением смотрела на храм в Карповке, слушая рассказ мужчины. Кате подумалось, что она могла бы жить в каком−нибудь из этих домов, что напротив церкви. Каждое утро ходить в неё и молиться, благодаря Господа за каждый посланный ей день и за те испытания, что ей довелось пережить и что сделали её только сильнее. За несколько секунд Катя прожила в Карповке целую жизнь. Каждое утро после храма она мела крыльцо дома, хозяйничала в огороде, а в саду между яблоневыми и грушевыми деревьями развешивала только что постиранное бельё; каждый вечер она накрывала в саду стол и к ней приходили друзья. Они ели птицу, овощи и фрукты, выращенные Катей, разговаривали и пели романсы. А после, когда Луна висела в чёрном небе, Катя провожала гостей и желала им доброй ночи, затем в своей уютной спальне, где были высокие потолки, сверкали натертые полы и оконные стекла, засыпала под дивную песнь соловья.
– Катя, – заставил её очнуться мой голос, – мы уезжаем.
Она перекрестилась, глядя на купола, и направилась к машине. Катя успела сделать пару шагов, как почувствовала чьё−то прикосновение. Она обернулась – перед ней стояла крохотная старушонка в белом платочке.
– Милочка, – виновата произнесла она, – подай Христа ради на еду.
Катя вытащила из сумочки бумажник, вынула из него двести рублей и вручила старушонке, которая крепко зажала их в сухоньком кулачке. Девушка посмотрела в её лицо: пожилая женщина была так похожа на покойную бабушку Кати, что та едва не бросилась ей на шею.
– Спаси Господи, милая, – произнесла старушка. – Дай Бог тебе.
– Берегите себя, – сказала Катя и побежала к машине.
– Я буду за тебя молиться, – крикнула ей вслед старушонка.
Что ж, подумала Катя, хотя бы один человек будет обо мне молиться.
***
Покинув Карповку с её размеренным деревенским бытом, мы устремились в ещё один небольшой посёлок поблизости.
Казалось бы, ничего примечательного в нём нет, если бы не громкое звание «Порт пяти морей», которое он носит с тысяча девятьсот пятьдесят второго года. К слову, и название посёлку дали подходящее – Пятиморск. А всё потому, что он расположился на берегу Волго-Донского судоходного канала, соединившего Каспийское, Черное, Азовское моря с Белым и Балтийским в единую глубоководную систему.
