Секрет моего начальника - страница 2

Мне было неуютно все эти годы. Не могла себе простить бездарности, с которой угробила единственный шанс иметь представление о том, что творится в голове Арины. Но вот она снова завела дневник, чтобы не сойти с ума от жизни со мной, снова кладет его в ящик стола. Пишет, что когда-то ее утомило бытописание, и ни слова о моем вероломстве. Забыла? Или тогда не догадалась? А я-то изводилась. Я-то твердила себе, что мы, родители, сами делаем все, чтобы у детей был повод плюнуть на наши могилы. Интересно, какие еще открытия мне предстоят? Я даже не знаю толком, что меня интересует больше – какой стала моя дочь или какой ей видится ее мать? В любом случае я тоже буду только писать. Разговаривать по душам поздно. Мы слишком долго не жили вместе, не сверяли реакцию на новое и не вспоминали наше отношение к старому. Отвыкли друг от друга, попросту говоря. Но тем острее я чувствую, что люблю ее. Это уже не активная действенная, а пассивная сострадательная любовь. Она глубже и нужнее мне самой, чем Арине. И даже вздумай я объяснить ей это, она не поймет.

Я уже жалею, что вернулась домой. Воистину: «Уходя, уходи». Вчера попыталась быть искренней, хотела доказать маме, что готова обсуждать все на свете. А то она недавно упрекнула меня в том, что я намеренно отмалчиваюсь и скрытничаю. В качестве первого откровения сказала: «Мамочка, это депрессия. Клиника, а не дурное настроение. Раньше поела, встала из-за стола и в отличной форме порысила по делам. Теперь же приходится ждать, пока возникнет ощущение сытости и готовности не то что рысить, а вообще шевелиться. Стоит съесть на полкуска больше, толстею. В общем, я теперь знаю, что такое пищеварение, и это меня сильно угнетает». Ждала сочувствия, поддержки в духе: «Все наладится, мы вместе, желудочные неприятности – это симптом, а не болезнь».

И что же я услышала? Передаю дословно: «Ариша, какая депрессия? Ты посмотри, в кого ты превратилась, пока жила одна! Забыла все, чему я тебя годами учила – клади в рот маленькие кусочки и тщательно пережевывай. А ты запихиваешь за щеку немыслимое количество еды и совсем не жуешь! Три судорожных движения челюстью, и проглотила все. Тут и у луженых внутренностей нет шансов остаться здоровыми». Спасибо, мамочка. Утешила. Оказывается, я жру, как скотина, и в этом моя главная проблема. Ну, о чем нам разговаривать после этого? Во всем, что со мной случается, буду виновата я сама.

Мама и к себе подходит только с этой меркой.

Мне кажется, она даже замуж после развода с папой не старалась выйти, потому что думала, будто причина его измены и ухода в ней. Не хотела второй раз наступать на те же грабли. А это неправильная точка зрения. Пагубная. Глупо и однобоко не учитывать мир вокруг, который не слишком дружелюбен. Нельзя не замечать, что иногда у одних просто нет шансов, а у других есть.

Никак не могу смириться с тем, что дочь запросто называет меня не просто не правой, но глупой. А у моей умницы с детства нежный желудок, только она об этом забыла. И я не могла сказать ей, что он уязвим и первым сигнализировал о… возрасте. Да, милая моя, тебе четвертый десяток, через девяносто дней исполнится тридцать три. Пока ты мнишь себя юной девочкой, организм живет по законам физиологии. Питалась кое-как несколько лет самостоятельности, безрассудно глотала таблетки и шла на работу вместо того, чтобы дня три отлежаться дома с гриппом, и вот результат. Удивительно, но чем позже они взрослеют, тем раньше у них проявляются всяческие нелады со здоровьем, которые к доктору еще не ведут, но настроение уже портят. А ведь я обязана сказать дочке, что в «за сорок» ей уже не удастся изменить привычки, или она заплатит за это слишком высокую цену – узнает настоящую депрессию. Начинать надо сейчас.