— А-а-а-а! — заорал в ответ неизвестно откуда взявшийся там обнажённый мужчина.
Мы одновременно захлопнули рты и внимательно посмотрели друг на друга.
Так, мужчина совершенно незнакомый и уже не такой обнажённый. Бирюзовые семейники, бежевый халат, домашние тапки в виде собак. Визави был… круглым. Такой весьма приятной круглоты щек, плеч и животика. С лысинкой и очень добрыми ореховыми глазами за стёклами очков с тонкой золотой оправой. В его руках были странные инструменты, что-то среднее между хирургическими и стоматологическими.
— Доброе утро, — неожиданно поздоровался он приятным, чуть низковатым голосом. — Вы Адочка?
Моё имя прозвучало как-то так мягко и тепло, что я вмиг позабыла про странные предметы в комнате и вообще почувствовала себя спокойно.
— Д-да, — кивнула я. — А, простите, вы кто?
— Ванцепуп Птолемеевич, — невозмутимо ответил он.
Я только захлопала глазами, пытаясь понять, что только что услышала и что это было.
Размышления прервали плотоядни, которые изо всех сил застучали листьями по подоконнику и принялись издавать неприличный свист.
Ванце… кхм, мужчина обернулся к ним и укоризненно произнёс:
— Как вам не стыдно, цветики. Разве так можно?
«Цветики» сделали вид, что это их не касается.
— Адочка, вы не переживайте, — мягко сказал он, — я не вор или какой-нибудь лиходей. Зашёл по просьбе тётушки Сарабунды на процедуры для плотоядней. Видите ли, их надо каждый сезон проверять, а то идут нехорошие отложения и…
Плотоядни снова заколотили кожистыми листьями по горшкам и подоконнику.
— Сзади! Он сзади! — заверещали они все сразу.
Я обернулась — на меня надвигалось нечто огромное и черное. Заверещав от ужаса, я впрыгнула на руки Ванцепупу Птолемеевичу, он охнул, качнулся… И грохнулся на пол. Большое и черное истерично взвизгнуло и метнулось в комнату, скомкав дорожку и уронив вешалку, с грохотом завалившуюся на пол.
— Ванцик! — раздался возмущённый голос тётушки Сарабунды, которая выглянула из окна. — Я тебя позвала лечить, а не щупать!
До меня дошло достаточно быстро: она попросту стоит на лестнице, которая ведёт во двор, и поэтому спокойно может заглянуть в окно своей кухни. На тётушке Сарабунде была кокетливая розовая косыночка, яркий сарафан и… да, во рту — неизменная сигара.
Деловито оглядев нашу скульптурную группу, моя хозяйка цокнула языком:
— Всё им молоденьких подавай, всё руки тянут к мягкому, гладкому, приятному. Кобели эти мужики, я говорю.
— Извините, — пробормотала я, — отпустите, пожалуйста.
Ванцепуп Птолемеевич аккуратно поставил меня на ноги.
— Ничего такого не было, — сказал он, обращаясь к тётушке Сарабунде. — Адочка сама запрыгнула на меня.
Суть передана верно, но формулировка оставляла желать лучшего. Правда, стоит отметить, что сказано всё это было на удивление спокойно, без малейшего намека на какие-то интимные интонации. Даже странно, особенно после Мудофеля. Пардон, Мефа.
— Что случилось? — поинтересовалась тётушка Сарабунда.
— Что-то большое, страшное и черное у вас в комнате! — выпалила я.
Она нахмурилась. Потом ухватилась за сердце:
— Адочка, там же Моня! А он очень душевный и трогательный! Только не говори, что ты его напугала!
Плотоядни заворчали, давая понять, что Моня не такой уж душевный, но тётушка Сарабунда тут же на них цыкнула.
— Ванцик, как хорошо, что ты пришёл! Заодно полечишь нервную систему моему паучку!
Я потеряла дар речи. Па-па-паучку? Такого размера? Тут что, джунгли?
