И рядом пять чадо-дарительниц, все – из нефрита.
А на подставках горят свечи, фонари мерцают,
Чжан Синя, небожителя, стоит изображенье,
Дарующего женщинам младенцев при рожденье,
Внизу курильницы дым, благовонный, источают.
Отвесив божествам поклон, глава Ван обратился
К Фо-сяню, с просьбой показать ему тех женщин кельи,
В которых с ними сам обряд зачатья проводился
В их снах, когда они все находились в их постелях.
Тот к кельям проводил его, в них всё было обычно:
Пол, потолки, и забранное пологом их ложе,
А по бокам – стол, стулья, и ночной горшок был тоже
И не было там ничего, что было б непривычно.
Не обнаружив ничего, Ван храм этот оставил,
В дороге думал: «Ведь закрыты кельи всё надёжно,
Откуда ж взялось чудо? И как злой дух всеми правил?
И разве забеременеть от духа сейчас можно»?!
Он долго думал, и в уме созрел план вдруг мгновенно,
К себе вернувшись, он позвал слугу по порученьям,
Сказал ему: «Найди мне двух певиц из заведенья,
Переодень в дам, знатных, пошли в храм обыкновенно.
Пусть там переночуют, пузырьки с тушью захватят,
А если ночью кто придёт, развратничать вдруг станет
Пусть голову накрасят им, одной макушки хватит,
Я в храме буду, посмотрю всё, утро как настанет.
Пусть незаметно сделают, им нужно постараться».
Слуга нашёл Чжан Мэй-цзе и Ли Вань-эр, двух знакомых,
И дал им порученье, те не смели отказаться,
Под вечер сели в паланкин и слуг наняли новых.
Когда прибыли в монастырь, две кельи сразу сняли,
Монахи подали им чай, фруктами угощались,
С десяток женщин рядом тоже кельи занимали,
Певички с женщинами теми, в Зал войдя, смешались.
Они совсем не собирались в храме том молиться,
И с наступленьем первой стражи в кельи удалились,
Со звоном колокола двери келий их закрылись,
За дверью слуги вынуждены были находиться.
Мэй-цзе проверила дверей засовы, положила
Под изголовье с тушью пузырёк, легла на ложе,
Но не могла спать, взгляд по сторонам переводила,
Любой снаружи шорох, раздающийся, тревожил.
Прошёл час, стихли голоса, всё будто затаилось,
И вдруг внизу раздался шорох, вздрогнула певица,
И тихо отодвинулась одна вдруг половица,
В отверстие из пола голова там появилась.
И, выбравшись наружу, человек встал в рост у ложа.
«Монах, – подумала она, – так вот кто оскверняет
Всех женщин из добрых семей, их сон в кельях тревожа,
Так, значит, правильно начальник их подозревает».
Тем временем, монах к свече бесшумно подобрался,
Задул её, раздевшись, шмыгнул к ней под одеяло,
Она спящей прикинулась, он на неё взобрался,
Его дыханьем, страстным, её всё лицо обдало.
Она, как бы проснувшись, попыталась отстраниться,
Вскричав: «Кто это»?! Кто меня к разврату принуждает»?
– «Архат я, златоглавый, к тебе Будда посылает
Меня, чтобы младенец мог на свете появиться».
Архат Будды был мастером в своём любви искусстве,
Певичка, опытная, не могла за ним угнаться,
Когда монаха страсть достигла до предела чувства
Мазнула темя тушью, продолжая отдаваться.
Монах её покинул лишь после второго раза,
Отметину на голове своей он не приметил,
И уходя, пакет оставив с порошком, заметил:
– «Пей с чаем по утрам и забеременеешь сразу».
Монах исчез, певичка же, устав, глаза закрыла
И погрузилась в забытье, когда всё забывают,
Но тут вдруг, лёжа на постели, тряску ощутила,
Подумала: «Монах вошёл во вкус, её желает».
Сказала: «Уходи, ведь поимел меня ты дважды.
Я вижу, ненасытный ты, монахи все такие».
– «Как ненасытный? Я пришёл к тебе сейчас впервые,
